Тебе, А.

— Мы как в стеклянном шаре! — восхитилась девочка лет пяти, возбужденно дергая за руку невысокую женщину — вероятно, свою маму. Девочка была одета в красное пальтишко, украшенное вставками из белого меха на манжетах и карманах, и сама была похожа на рождественского эльфа.

"И правда, похоже на шар с искусственным снегом", — подумал Лоуренс, ставший случайным свидетелем этой сцены.

Серое небо второй день сыпало на Нью-Йорк снег. Он покрывал асфальт, крыши машин, лежал пышными шапками на ветвях деревьев — настоящее декабрьское чудо. Сразу стало светлее, какая-то простая старомодная радость наполнила город. Она приводила на ум воспоминания о яблочном пироге, теплом, благоухающем корицей, о стакане горячего молока перед сном, о шерстяном клетчатом пледе.

На катке царило праздничное оживление. Мелькали, скользя по льду, пестрые фигуры; отовсюду доносились десятки голосов — веселых, восторженных, взволнованных; щелкали камеры, стучали о лед лезвия коньков.

Лоуренс был тут с самого утра и к двум часам успел устать и потерять интерес к происходящему, поэтому сейчас просто стоял, прислонившись к ограде и раздумывая, чем занять время до вечера. Домой не хотелось. В крохотной съемной квартирке, куда они переехали с матерью полгода назад, было неуютно, темно и тихо. Эта тишина казалась почти одушевленной, враждебной субстанцией, наполняющей холодные комнаты. Но предыдущее их пристанище было еще хуже, поэтому мальчик периодически мысленно укорял себя за эту неприязнь.

Единственный друг Лоуренса уехал на Рождество с семьей в Вермонт.

"Понимаешь, дедуля совсем плох, и мать опасается, что это может быть нашим последним Рождеством в полном составе. Я не могу вот так заявить старикам, что остаюсь", — так сказал ему Том по телефону, а Лоуренс просто молчал в трубку, представляя, как в двух кварталах отсюда Том нервно проводит рукой по волосам, убирая челку со лба.

"В полном составе", — Лоуренс фыркнул в ответ. Что это такое? Говорит так, будто ему совершенно безразлична жизнь родственника, а поездка в Вермонт не более чем неприятная обязанность. Необходимость, нависшая над головой, словно могильная плита, отбрасывающая тень на сверкающее разноцветными огнями буйство праздника. Увидеть человека живым, возможно, в последний раз. Что он скажет Тому на прощание, когда гирлянды будут сняты, сложены в коробку и отправлены в гараж? Не исключено, что это будут его последние слова, и Том всю жизнь будет пытаться восстановить их в своей памяти.

Лоуренс успел заприметить среди мелькающих фигур группу парней из своей школы, и настроение у него испортилось окончательно. Никак нельзя было назвать его, Лорана, популярным парнем — в школьной иерархии он принадлежал к касте лузеров, поэтому всегда рисковал получить от извечно самоутверждающейся школьной "элиты".

Вот Майк, мальчишка с пламенно-рыжей, коротко стриженой шевелюрой, один из школьных бычар, уже заприметил Лоуренса и с неприятной ухмылочкой сказал что-то своим друзьям, Стиву и Кеву. Те в свою очередь мерзко заржали, хитро поглядывая на Лоу.

А вот четвертого парня Лоран раньше не встречал в школе. Незнакомец был выше гнусной троицы на целую голову и, словно бы смущенно, немного сутулился, болтая с теми. Но его самой яркой отличительной чертой были отчаянно вьющиеся волосы, торчавшие во все стороны — такого глубокого черного оттенка, что имели даже какой-то вишневый отблеск. Незнакомец не засмеялся вслед за своими дружками.

Лоуренс опустил глаза и решил сделать вид, что не замечает одноклассников. Смыться из парка сейчас же было бы опасно, этим можно только раззадорить юных шакалов, которые вполне могут последовать за ним. Или подстеречь в школе после каникул и...

Лоу поджал губы и привычно тряхнул головой, чтобы белокурая челка, слипшаяся от снега в тонкие пряди, закрыла половину его лица — надежная завеса, отделяющая от враждебного мира.

Чья-то фигура стремительно проскользнула мимо, и тот самый долговязый тип очутился рядом с Лоуренсом. Он так же облокотился на ограду и без стеснения уставился на Лорана, будто исследуя как какую-то случайную диковинную находку.

— Эй, твои одноклассники? — легко бросил парень, кивнув на троицу, которая оставалась на прежнем месте. Сейчас они были явно увлечены каким-то спором.

— Да, — буркнул Лоуренс, с опаской покосившись на брюнета и вновь вперив взгляд в землю.

Что если они подослали этого долговязого, чтобы как-нибудь мерзко подшутить?

— Понятно, — спокойно, с неожиданной теплой покладистостью в тоне отозвался незнакомец через некоторое время, и Лоуренс с удивлением посмотрел на него. Тот стоял, положив руки на край ограды, и продолжал внимательно разглядывать Лорана. Мальчик обратил внимание на капризную ямочку под нижней губой собеседника.

— Да не парься ты, — вздохнул брюнет, и хотя он ни разу не улыбнулся, все его лицо источало легкомысленное веселье — оно плескалось искрящимися потоками в ореховых глазах, обнаруживалось в едва уловимом изгибе бровей и в уголках губ. — Вот тот, зализанный, Кевин — сын коллеги моего отца. Я просто подошел пожелать счастливых праздников. Сам понимаешь. Только бизнес.

Лоуренс принял это объяснение, но промолчал. Хотя непроницаемый мрак, подступивший было к сердцу, отступил.

— Чем занят на каникулах? — небрежно поинтересовался незнакомец, мечтательно закинув голову и уставившись в небо.

Лоу все еще недоверчиво покосился на того из-под мокрой челки — совсем как беззащитный затравленный зверек.

— Да так, — не нашелся он с ответом.

— Понятно, — живо отреагировал парень и широко улыбнулся, — Я тоже помираю со скуки. Все разъехались со своими семьями.

Лоран решил, что следует поддержать разговор и, хотя по неясной ему причине очень смущался, выдавил: "Понятно", пытаясь наполнить свою интонацию равнодушием и небрежностью. Вышло плохо.

— Давай завтра в Брайант-парк? — вдруг предложил незнакомец, и Лоуренс обратил внимание, что тот уже не выглядел таким бесстрастным и отстраненным.

— Ок, давай, — согласился Лоран и почувствовал, как все внутри почему-то осветила радость.

— В полдень, договорились, — парень вынул руку из кармана и протянул Лоу.

Тот несмело ответил на рукопожатие, за что тип одарил его еще одной лучезарной улыбкой, а, затем, не церемонясь, развернулся и направился по дорожке к выходу из парка, оставляя Лоуренса оторопело перебирать бахрому на своем шарфе.

— Эй, блондинчик, как тебя там зовут? — вдруг окликнул он Лорана, отдалившись на десяток метров.

Мальчик слегка растерялся от такого обращения и, изо всех сил подавляя любые признаки смущения, отозвался:

— Лоуренс. А тебя?

— Маттео, — в тот же миг отреагировал его новый друг.

Маттео. Услышав это имя, Лоуренсу показалось, что вдруг посреди зимы перед ним распахнулось волшебное окно в страну нескончаемого лета. Сад с беседкой, увитой виноградными лозами, а за старой каменной оградой, вниз по склону — нежно шепчущее море. Какая-то беззаботная древность заглянула к нему в лицо вместе с этим именем.

***

На следующий день потеплело, и декабрьская сказка начала стремительно таять, обнажая черный асфальт и сухие ветки деревьев. С тяжелого неба летел тоскливый мокрый снег, который, то превращался в дождь, то опять предпринимал попытки украсить землю белым кружевом.

Кататься не хотелось.

— Пойдем, прогуляемся по ярмарке? — предложил Маттео, когда мальчики встретились на условленном месте, у входа в парк.

— Угу, — промычал Лоуренс, поражаясь заразительной энергичности своего нового друга.

Казалось, жизнь наполняла сиянием каждую его клеточку, пламенела в широкой улыбке и блеске темных глаз.

Мальчики двинулись по дорожкам между лавчонками, которые заливали все пространство рождественской деревни теплым светом. Сразу стало уютно, словно это свечение необъяснимым образом согревало изнутри. Лоуренс представил, что он гуляет, завернувшись в огромное пуховое одеяло, и улыбнулся своей фантазии.

— Эй, ты меня вообще слышишь? — голос Маттео вывел мальчика из сонного оцепенения, — Хочешь что-нибудь? Сидр? Или брецель?

Лоу обнаружил себя под внимательным взглядом друга.

— Вряд ли я могу что-то себе здесь позволить, — немного смущенно ответил Лоуренс, запустив руки в карманы куртки, как будто спешил продемонстрировать, что они пусты.

— Вообще-то, я тоже, — засмеялся Маттео, — Разве что кунжут от брецеля. Пойдем, я знаю место получше!

Не дожидаясь реакции, Маттео схватил его за руку и потянул к выходу из парка. В тот момент сердце Лоуренса почему-то сбилось с ритма, и он опять подумал о теплом одеяле, накрывшем его с головой.

В этот раз оно слетело с него только тогда, когда друзья оказались на пороге какой-то забегаловки. "Osteria da Giovanni" заявляла вывеска над единственным, мутным от городской пыли, окном. Буквы были смешными и округлыми, будто бы она висела здесь с 60-х.

— Подожди здесь, хорошо? — Маттео глянул на Лоуренса как-то нерешительно, словно всерьез опасаясь, что он сбежит.

— Конечно.

Звякнул колокольчик, висевший над дверью, из ресторанчика повеяло жаром и соблазнительными ароматами свежей выпечки. Маттео скрылся в темном помещении, и дверь захлопнулась за его спиной.

Только сейчас Лоуренс заметил, как тихо и сумрачно в незнакомом проулке, а еще — что сыпет противный мокрый снег. Крошечные льдинки неприятно покалывали щеки, которые совсем занемели от сырости и холодного ветра.

Ждать пришлось недолго, совсем скоро дверь распахнулась, и на пороге показался Маттео с двумя бумажными конвертами в руках. Его лицо озаряла все та же немеркнущая улыбка, к которой Лоуренс понемногу начинал привыкать. Казалось, даже окружающее гнетущее безмолвие сдалось и отступило, скрывшись за углом. Мрак рассеялся.

— Держи, — вид у Маттео был такой торжествующий, будто за эту пиццу ему пришлось в одиночку взять Трою.

Пицца была горячей и настолько соблазнительно пахла салями и базиликом, что Лоуренс без церемоний немедленно впился зубами в свой кусочек.

В тот день они бродили по улицам до позднего вечера. Только когда они проходили мимо ювелирного магазина со сверкающей вывеской-часами, Лоуренс отметил, что уже почти десять, и удивился тому, как стремительно и незаметно пролетел день.

К ночи похолодало. Морозная сырость, от которой ломило каждую косточку, не зная пощады пробиралась под одежду, и по коже пробегали мурашки. Лоуренс незаметно для себя ускорил шаг, погрузив лицо в шарф до самых глаз. Они провели на улице весь день, и только сейчас он вдруг осознал, что чертовски вымотался. Ноги стали слабыми, а ступни в тяжелых ботинках горели, будто он пробежал марафон.

— Замерз? — по-взрослому серьезно уточнил Маттео, косясь на друга.

Тео почему-то замешкался, даже остановился на миг, но потом вздохнул, словно проглотив что-то невысказанное, и пошел дальше, больше не глядя на Лоуренса.

Какое-то время они двигались в полном молчании.

Улочка была совершенно безлюдной и выглядела запущенной. Сумрак здесь был особенно густым, и только неоновые вывески магазинчиков слегка развеивали его. Сияющие разноцветные надписи отражались в мокром асфальте, будто под ногами была вторая, перевернутая реальность.

— Ненавижу этот город, — злобно бросил Лоуренс, и сам удивился внезапно охватившей его ярости. Он смутно осознавал, что причина его недовольства кроется не в этой улице со стенами, расписанными граффити, и лавками с грязными витринами. Что-то ускользало от него. Он пытался нащупать корень своей злости, но тот не давался.

— Значит, планируешь уехать? — усмехнулся Маттео.

— Да, я бы хотел поехать учиться в Европу. Может, в Италию, — серьезно заявил Лоуренс, и это было чистой правдой.

— В Италию, — задумчиво повторил Маттео, покусывая нижнюю губу, — Я был в Италии. Вообще-то мои родители приехали сюда из Салерно.

— Мои дедушка и бабушка приехали в Нью-Йорк из Неаполя. Родители моей мамы, — оживился Лоуренс, — Но я никогда там не был.

— Ну и как выглядит Италия, по-твоему? — рассмеялся Маттео, и его смех звучал очень довольно.

Лоуренс резко затормозил, крепко зажмурил глаза и зачем-то сжал руки в кулаки. Да так сильно, что ногти впились в ладони.

— Я вижу сад и солнечный свет, — резко, громко выпалил Лоуренс, чувствуя, как комок гнева в груди тает с каждым выкрикнутым словом, — Я вижу ветки, на которых висят абрикосы. Я вижу оливковые рощи. И розовый куст, который трепет ветер. И море... Спокойное море в жаркой дымке.

Той ночью Лоуренсу снилось море — в точности такое, как он себе представлял. Волны лениво, бесшумно набегали на белесый песок. Мальчик следил за их монотонным движением. Пьянящий аромат винограда наполнял жаркий воздух, а издалека до слуха долетали звуки неистовой музыки и веселые крики. Что-то незнакомое приближалось к Лорану, манило его, увлекало за собой и одновременно — пугало. Чья-то рука мягко коснулась его плеча...

***

— Может, все же расскажешь, куда мы идем? — слегка недовольно поинтересовался Лоуренс, когда мальчики вышли на станции Йорк Стрит.

Он не понимал, к чему вся эта секретность и опасался какого-то подвоха. Всю минувшую неделю они проводили вместе каждый день, с утра до позднего вечера: часами играли в автоматы, зависали в магазинчике комиксов, бродили по темным улицам, чтобы поглазеть на праздничные витрины. Но это все еще казалось Лоуренсу слишком хорошим, чтобы быть правдой. Подозрительно хорошим.

— Боишься выйти из зоны комфорта? — подмигнул Маттео и привычно широко улыбнулся.

Лоуренс только фыркнул в ответ, натягивая варежки, когда они вышли на пересечение Фронт Стрит и Вашингтон Стрит.

— Ну и зачем мы здесь? Пришли на туристов посмотреть? — съязвил Лоуренс.

— Нет, на мост, — лаконично ответил Маттео, как всегда глядя не на Лоуренса, а мечтательно уставившись куда-то вдаль.

— Серьезно? Мы час сюда добирались, чтобы посмотреть на Манхэттенский мост? — Лоуренс не мог поверить в такое объяснение, — Купил бы себе открытку и смотрел, сколько влезет.

Маттео пропустил эту колкость мимо ушей.

— А ты попробуй взглянуть на него глазами туриста.

— Что ты имеешь ввиду?

— Как будто видишь его последний раз в жизни.

Лоран неопределенно хмыкнул в ответ, шагая вслед за другом по Вашингтон Стрит.

Опора моста выплывала из мглы, словно великолепная кружевная рамка, обрамляющая кусочек белесого неба — абсолютную прозрачную пустоту. Сперва Лоуренс наблюдал за открывающимся пейзажем с демонстративным безразличием, но постепенно что-то сместилось в его мысленном фокусе. Внезапно этот вид показался мальчику инопланетным, фантасмагорическим. Воротами в другую реальность, разверзшимися тут, в Дамбо, в окружении приземистых домиков из красного кирпича. Лоран ощутил себя крошечным и беззащитным, песчинкой перед лицом каких-то таинственных сил, источник которых он обнаруживал в глубине собственного сознания. И это переживание своей уязвимости рождало вихрь чувств на хрупкой границе между ужасом и наслаждением.

Захваченный зрелищем, Лоуренс не заметил, что Маттео смотрел на него с довольной улыбкой.

***

За окном наступило то странно некомфортное сумеречное время, когда все начинает погружаться в голубоватый полумрак. В этот короткий миг — до того, как в окнах зажгутся огни, а дворы запылают от многочисленных гирлянд и световых фигур — мир кажется заброшенным в своем затишье. И еще усталым, как будто день и вовсе не хотел начинаться, а сейчас засыпает, чтобы больше не просыпаться. Никогда.

Дома у Маттео мальчики растянулись на колючем шерстяном пледе у камина, в котором плясало пламя, с уютным треском уничтожая дрова.

Лоуренс заворожено наблюдал за этим зрелищем, обхватив колени руками и прижавшись спиной к дивану. Пустые чашки, в которых еще недавно был горячий глинтвейн, и тарелочка с крошками от сахарного печенья стояли рядом. Но ни у одного, ни у другого не хватило бы сил подняться и отнести посуду на кухню. Отогревшись после морозного дня, проведенного на улице, одурманенные горячим напитком и сладостями, они словно дремали с открытыми глазами, впав в какое-то мечтательное оцепенение.

Лорану казалось, что его руки и ноги стали легкими-легкими, будто лишились всех костей — совсем как у тряпичной куклы. Светлые волосы, все еще немного мокрые от снега, липли ко лбу, ворот свитера с дурацкими скандинавскими мотивами неприятно колол шею и подбородок.

На тарелке, где еще недавно возвышалась горка печенья, была изображена лубочная сценка в античном стиле — два мальчика украшали цветочными гирляндами статую крылатого бога. Лоуренс попытался вспомнить, где он уже видел похожую статую, но не смог — мысли, воспоминания проносились мимо, как облака в небе, и Лорану не удавалось их поймать. Они словно не имели к нему отношения.

— Какая ерунда, — устало пробормотал он, как вдруг лицо Маттео оказалось совсем близко.

Алый румянец выступал на бледных щеках Тео, а черные глаза были какими-то мутными, полными усталости, почти лишенными отблеска сознания. Хотя где-то в глубине его взгляда плескалась странная страсть.

Лицо мальчика стало еще ближе, и Лоуренс почувствовал как горячие, благоухающие вином и пряностями губы Маттео прикоснулись к его губам.

— Ты чего? — пробормотал Лоуренс через пару секунд, когда Тео отодвинулся от него.

Но этот вопрос не требовал ответа, в голосе Лоуренса прозвучало только какое-то умиротворенное согласие, будто все стало на свои места.

Лицо Маттео в алых отблесках пламени казалось лицом древнего бога. Не доставало только венка из виноградной лозы в черных своенравных кудрях этого воплощенного Диониса.

Лоуренс уронил голову ему на плечо и сдался перед волной усталости, позволив ей обрушиться на себя и сомкнуть себе веки. Но где-то в причудливом пространстве между сном и бодрствованием он почувствовал, как в груди рождается еще одна волна — обжигающий пьянящий вихрь радости. Счастья, которое безразлично ко всему, кроме себя.

***

Каникулы закончились. Школа ворвалась в будни, как порыв ледяного ветра врывается в распахнутое окно, и у всех в комнате екает сердце. Их прогулки случались все реже, а прощания становились длиннее. Они могли целый час переминаться с ноги на ногу в едком свете неоновых вывесок, никак не решаясь бросить короткое: «Мне пора». Почти без слов, они перебрасывались короткими взглядами и улыбками, словно между ними установилась какая-то мистическая связь, непонятная никому, кроме них двоих.

По вечерам, расправившись с грязной посудой, Лоуренс нетерпеливо поджидал, когда хлопнет дверь в маминой спальне, повернется ключ в замке, едва слышно скрипнет деревянное изголовье кровати. Тогда Лоран запирался на кухне, осторожно снимал трубку телефона и набирал знакомый номер. Ему даже не приходилось прикладывать усилия, чтобы вспомнить комбинацию цифр, пальцы сами жали на нужные кнопки. Иногда они с Тео переговаривались шепотом, но чаще просто молчали с трубками в руках, периодически окликая один одного, чтобы проверить, не заснул ли другой. Даже в этом механическом безмолвии Лоуренсу казалось, что он видит улыбку Маттео, и сидя на полу в кухне, в сизом предрассветном полумраке у Лоу захватывало дух, и он тоже улыбался. Не в ответ, а скорее самому себе и миру.

Это длилось до середины января, а потом Маттео перестал отвечать. И утром, и днем, в любое время дня абонент отвечал чередой безразличных гудков.

Одуряющая монотонность одинаковых дней начала подпаливать реальность Лорана. Записка от матери на столе, тост с Нутеллой, рисунки на полях тетрадей, едкий цвет ламп дневного света — все долетало до Лоу как из-за стеклянной перегородки. Вселенная была видимой и совершенно чужой, будто слепленной из разного с ним материала.

После уроков Лоуренс возвращался домой и растягивался на кровати в своей крошечной комнате. С одной стороны в этом не было ничего непривычного, ничего постороннего или незнакомого, но почему-то Лорану казалось, что мир опустошен. Будто каждую вещь в его мироздании покинуло что-то важное — смысл, суть, душа. Ледяной дождь смыл краски со всей Вселенной.

***

Лоуренс решился на это в начале февраля. В тот день не было солнечно, но было как-то особенно светло, будто в отдалении весна уже нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, дожидаясь своей очереди. После занятий Лоуренс даже заскочил домой, чтобы переодеться.

Знакомый белый коттедж с качелями на веранде выглядел так же, как и в тот стылый вечер, когда Лоран впервые пришел к Тео в гости. Исчезли лишь торжественные гирлянды с золотыми шарами, которые украшали карнизы в тот день, и венок из пуансетии, висевший на двери. Но все же что-то было не так, словно нечто особенное покинуло этот дом.

— Молодой человек, я могу вам чем-то помочь? — дребезжащий как у сломанной механической куклы голос заставил Лоуренса обернуться.

Это была одна из тех старушек, которые давно не покидают пределов своей улицы, поэтому с запалом голодного хищника бросаются на любого случайного собеседника и долго водят свою жертву лабиринтами бессмысленной болтовни о погоде, выборах и своей невестке Элизабет.

— Я пришел к своему другу, — резко ответил Лоренс, будто его застали на месте преступления в окровавленной рубашке и с ножом в руках.

— Другу? — нарисованные черным карандашом брови старушки поползли вверх и скрылись под седой кудрявой челкой.

Женщина причмокнула губами, зачем-то внимательно глянула на дом, остававшийся таким же безжизненным, затем перевела взгляд на Лоуренса и заговорила снова:

— Семья, которая здесь жила, недавно съехала. Дней десять назад, — старушка театрально уставилась вдаль, видимо прикидывая, когда же именно это произошло, — Сразу после смерти их сына. Маттео, кажется? — она перевела взгляд на Лоуренса, будто ожидая от него подтверждения и совершенно не замечая, как тот переменился в лице, — Да, Маттео. Такой высокий, кудрявый мальчик... Погиб в конце января. Моя соседка Молли рассказывала, что от какой-то болезни. Что-то у него было... С сердцем, кажется. Молли заглядывала к ним в день похорон. Уж как его мать убивалась...

Лоуренсу показалось, что старушка, все еще продолжая что-то говорить, внезапно начала от него стремительно отдаляться. Ее бормотание, похожее на назойливое механическое жужжание, растаяло в сумраке. Сам того не замечая, Лоран сорвался с места и побежал. Ему чудилось, что он плывет на корабле сквозь сплошной туман, сквозь безбрежную бездну, и мгла подступает к бортам его суденышка. Вот-вот эта беззвучная злобная масса слизнет его с палубы и навечно погрузит в агонию.

Звезды померкли, маяки погасли, компасы размагнитились, и лишь одна правда взошла над океаном хаоса — никогда в своей жизни Лоуренс не сможет забыть его. Поцелуи этого божества, его прикосновения привязывали к себе на тысячи тысяч дней и ночей, на все будущие жизни.

Лоуренс схватился рукой без перчатки за металлический прут в ограде, не замечая, как обледеневший металл обжигает ладонь. В тот миг эта боль была единственным спасительным кругом, который не давал ему утонуть в океане отчаяния, который захлестнул всю его Вселенную. Еще пару месяцев назад такая сила чувств показалась бы Лорану невозможной, не имеющей к нему отношения, но сейчас он словно прошел инициацию, посвящение в мистерию, и сердце его оказалось поражено чувствами, о существовании которых он раньше не догадывался.

Боги не умирают. Иногда они лишь делают шаг назад, и на время таинственная завеса скрывает их от глаз страждущих. Лоуренс вернет его, он докричится до омута небытия. Он закончит школу, он поедет в Италию, он будет его искать. На Сицилии и в Помпеях, в руинах древних храмов и святилищ, в священных рощах и гротах, в древних пещерах, в цветущих садах, в шепоте прибоя...

Он будет искать и обнаруживать его присутствие во всем.
Он будет.