– Мерзкая тошнотворная тварь! Я убью тебя. Убью. В землю закатаю. Атомную бомбу сброшу! – уводили солдаты оппозиционера.

– Мой Лорд, что с ним делать? – советник вежливо поклонился. Даже взгляд не поднял. Смотрит в пол. И лучше. Впервые видимся лицом к лицу.

– А что предлагаешь ты? – слуги преподнесли на подносе перчатки, маску и веер. Надела всё по очереди. Взяла в руки веер. Стальной. Резной. С острыми краями, перерубающие жилы шеи в одно касание. – Отправьте войска по указанным координатам. Не дайте им разбежаться, – и закрепила веер на поясе. – И долго же я с ними провозился. Пора вернуться к прямым обязанностям.

– Мой Лорд, транспорт подан, – вошёл в жалкую, продуваемую ветрами халупу начальник охраны. Трущобы бедняков были взорваны, сожжены. Остались всего несколько дорожек, по которым можно было проехать и не побояться обжечься.

У выхода ждал бронебойный джип. Отдав запиской координаты лагерей повстанцев и складов оружия, отправилась в машину. И села на место водителя. И поехала… Колёса перемалывали остатки людей.

Теперь план может быть исполнен.

***

– Мой Лорд, это опасно.

– Не спорю. – Я долго обдумывала планы уничтожения агрессивно настроенной оппозиции. Ещё мне дед говорил: «Оппозиция – она важна, но для прочности государства должна представлять лишь иллюзией выбора. Если ты не можешь ею управлять – не смей задумываться о власти». А прапрадед, сверженный, обиженный, твердил сыну: «И знать нужно всех в лицо, где живёт, как, с кем. Нужно знать всё о своём враге». А из дневников пра-пра-прабабушки, убережённых от пожаров революции, было вынесено следующее: «Женщина умеет играть на гормонах. Она хитрее и проворней. Лаской и своеволием она обворожит каждого, заберётся туда, куда никто не может». – Моя дорога в самое пекло.

– Мой Лорд, – отговаривал меня советник. – Вы действительно хотите пойти в одиночку, в трущобы? Воровать еду, быть под пулями? А если о вас узнают? Они тут же вас убьют.

– Даже ты моё лицо не видел, – за маской ничего не видно, в перчатках линии ладоней не прочесть, в линзах истинную душу не разгадать.

– Мой Лорд! – молился советник, молил. Даже жаль было видеть такого человека, такого масштаба, да на коленях. Унизительно даже для меня.

– Встаньте, мой дорогой друг. Как говорил один из моих предков, брат подорванного императора: «От всего невозможно упасти. Поэтому лучше сделать так, чтобы никто не подумал навредить императору». А хитростью или кнутом – это неважно, – улыбнулась советнику, но этого человек не увидел за маской. Но мужчина был умён, имел хороший слух – подобрел, расслышав беззлобную интонацию. Собрал свою робость и наконец-то решился. Лично отобрал целую команду поддержки для моей миссии.

Так я и оказалась в рядах повстанцев: пряталась в коллекторах среди беженцев от полиции и дозорных отрядов, в домах богатых торговцев представала в качестве скупщика нелегального оружия и информации. И передавала всё одному товарищу, чтобы завоевать доверие у враждебно настроенной организации. Все точки начинались и заканчивались мною.

Чёткость. Размеренность. Уважение к чужим порядкам и чувство собственного достоинства. Такими качествами мало кто обладал в рядах оппозиционеров, даже с учётом того, что их снабжали неглупые люди, а среди этого сброда было полно философов, поэтов, в общем, интеллигенции. Орудующей пером во славу какой-то эфемерной идеи для удовлетворения своего эго. К сожалению, пером не совершаются настоящие революции, одним пером и парочкой писем очень тяжело скрепить людей. Оскорбить в четверостишье намного проще и безопасней, чем взять пистолет или взорвать башню Министерств.

А потому, выполнение задач и продвижение к общей цели, меня приближало к самой верхушке и самым последним звеньям системы оппозиции.

– Откуда у тебя столько шрамов? – спрашивал любовник, глава оппозиции. Молодой, ещё совсем юнец, с горячим сердцем, с горящими глазами, жаждущий ласки в это непростое время. Он разглядывал верхнюю часть спины, лопатки, трогал мозолистыми пальцами мои, гладил подушечки. Нежно. Как тягучий шершавый мёд. – Даже отпечатков нет, будто бы кислотой обмыла.

– Жизнь меня потрепала. У меня есть шрамы и возле рёбер – охранники канцлера долго их давили.

– За что? – страх. Бережно гладит пальцы, заглядывает в фальшивые глаза. Он утопал в тихом голосе. Равномерном, баюкающем. И вздрагивал, когда выплёскивала злость в поцелуях, в царапинах у шеи и разговорах о главном развлечении канцлера.

– А нужна причина? Мы оба его ненавидим.

– Я уничтожу его. Повешу на башне «Неба». И все увидят, – вымещал злость в поцелуях, в следах на ключицах и разговорах о расправе над канцлером.

Смех.

– И что вы узнали, мой Л-л… канцлер? – советник был тут как тут. Я успела только принять ледяной душ. Вытирала волосы полотенцем и смотрела в окно. Солнце заливало комнату оранжевым погребальным огнём. Внизу допрашивают преступника.

– Исповедальные дневники предков не врут, – усмехнулась уставшему зрелому мужчине большого ума, огромной силы, великого таланта – быть оратором и голосом восстановившейся монархии.

– Вы многое оттуда почерпнули. Могу поинтересоваться ещё, мой канцлер? Почему вы оставили его здесь, а не отправили ко всем?

– Я хочу посмотреть ему в глаза. Вновь. Позже ему не представится возможность узреть меня во всём великолепии.

Носить привычную форму канцлера было гораздо удобней, чем находиться в потрёпанной холщовой ткани и чувствовать постоянное раздражение от краски. Форма моя выполнялась по определённому стандарту. Чего стоили одни рукава! Они заменяли многометровую тяжёлую мантию, в них можно было спокойно прятать кошель, веер или нож. Сама форма имела черты военной униформы, только она была полностью чёрная, подкладки – императорского пурпурного цвета. Высокие сапоги на низком устойчивом каблуке, которым удобно давились хребты. На камзоле искусная работа вышивальщиц – пошлые розы нашего герба, пышные. Жёсткая, практичная, не стирающаяся ткань, которую пробить могло лишь очень хорошо наточенное лезвие. Пропитанная водонепроницаемым раствором. Серебряные нити, использующиеся для отделки камзола, само серебро, выдолбленное для пряжек и пуговиц, служили мне для показателя ядов в атмосфере.

Я тщательно продумывала свой гардероб.

Обладать стилем также важно, как и править. «Ты можешь носить хоть рванные чулки, – писалось в дневниках: Но люди сначала видят оболочку и ей же доверяют. Цвет, фасон, украшения, положение рук и осанка – всё это должно говорить, убеждать, определять, кто ты, что ты хочешь и чего ждёшь от остальных. Если правитель позволяет выходить в облезших туфельках и фальшивом жемчуге, как он посмеет надеть пурпур?».

Я строго следовала заветам предкам – опыту тех, кто правил, властвовал и повелевал.

– Наказание должно быть соразмерно преступлению, – в комнате, где собрались главные лица планетарной империи, обсуждались планы расправе над преступниками. Я ходила мимо макета столицы и смотрела на небоскрёбы-башни. Медленно. Рассматривая каждую деталь. Каждую дорогу, ведущую на магистраль, каждый мост, каждую слепую для камер зону.

– Это не просто преступление, мой канцлер, – начал речь военный министр. – Прилюдное обезглавливание. Думаю, это подойдёт.

– Старый век! – махнула им рукой. – Вы правите целой планетой, пять миллиардов людей под вашим начинанием. И обезглавливание?

– Нам не только нужно наказать главного оппозиционера, но и его товарищей. В наших тюрьмах двадцать тысяч людей, ещё около сорока на свободе. При этом он не один собирает людей. И это не полное количество недовольных, – циничный министр здравоохранения. Он считал лучше министра финансов! Профессионал.

Ещё на пути к цели я задалась одним вопросом. За семьёй идёт род, за родом – поселение, за поселением – небольшое объединение людей, там недалеко княжество, что становится страной. Страна за страной. Монархия. Диктатура. Олигархия. Федерация. Множество форм. И ни одна из них не устояла с начала времён. Ни одной стране нельзя дать возраст больше двух тысяч лет. Тогда я подумала, что можно сделать, чтобы система проросла настолько, чтобы люди, разные, индивидуалисты и колхозники, таланты и бездари, пацифисты и последние мизантропы, не разбежались? И при этом люди имели возможность развиться. Подвижность, развитие идей и мобильность идеологии – это устойчивые столпы для мозга нации.

Изучив всё это, я приняла одно из важнейших решений – социальные взрывы нужны для эволюции. Они могут обеспечить жизнеспособность системы, где экономика в доступе у населения на шестьдесят процентов, где для каждого сословия имеются уровни развития и деградации, где между аграрием и технократом имеется прочная прослойка для перехода. Где этот взрыв нужно умело использовать и контролировать. И это можно сделать лишь сам глава системы.

Постепенно, шаг за шагом, всё вернулось в руки потомка свергнутого императора страны, что теперь разрослась до планетарного масштаба.

– Вот, чего ты хотела? – кричал мне тот, кто скрашивал ночи и пробуждал инстинкт. Он был связан. Физически слаб, но душевно силён. Схватила его за подбородок:

– Охота пробуждает во мне инстинкт. Давай заключим спор? – глаза в глаза. Я чувствую холодный чуждый пот, стекающий по пальцам. В этот раз я не надела перчатки. – Если ты сбежишь из города – я тебя не убью. Можешь вновь собрать людей и пойти с войной на всю систему. Победишь – станешь всем. Но если не успеешь – тебе придёт конец. Сам говорил: город огромен, даже от всевидящего ока можно спастись. Только ты и я во всей столице.

– Если я убегу – ты отпустишь моих людей?

– Нет. Но у тебя будет шанс собрать новую армию! Приготовьте его. И накормите. Для бегства нужно силы, – хохотнула и оставила его в комнате. В покоях башни «Небо».

***

Всем жителям столицы было приказано загнать машины на парковки, не выходить из домов, учреждений, и запрещено закрывать шторами окна. А животных – или в приюты, или усыпить. Затем по столице пустили угарный газ, для охоты. После по всем телеканалам включили трансляцию – улиц столицы. Все должны были следить за этим зрелищем. Следить и понимать.

И Его, как улёгся дым и стало совсем тихо, совсем безлюдно, пустили в столицу. Из центральной башни «Небо». За ним, в шеренге, стояли ожидающие пиршества после охоты люди, что привёл своими речами на смерть.

И игра началась. Он побежал сломя голову. Побежал. По улицам, по паркам, по скверам. Забегал в тоннели, вилял между зданиями, нырял в озёра. Хватался за металлические листы и в ужасе смотрел на небо, словно оно следило за ним вместо меня. Метро не работало, как и всякий транспорт. Всё закрыто. Столица была брошена, а его жители – беззащитны. Он и я.

Я дала ему ровно два часа. И когда раздался звон с главной башни Империи, сделала первый шаг. За ним. Я – честный человек.

– Беги, беги, моя юная любовь, – пела, сокращая дистанцию. Воздух, асфальт, предчувствие. Он заставил меня улыбнуться. – Ты устал, мой милый друг. Мои руки жаждут обнимать. Усни на них, усни, любовь моя.

Пять часов погони. Пять часов страха, бегства, страданий.

Он был совсем недалеко от знака, ограждающего столицу от области.

Но можно ли сбежать от профессионального охотника?

Веер аккуратно перерезал горло взращённого мною социального взрыва.