Пролог. Перстень Марии Медичи

Март 1600 года. Флоренция, Палаццо Питти

— Идут! — сдавленно пискнула Челеста и мелкими шажками просеменила от двери в дальний угол комнаты.

Голос камеристки прозвучал неестественно и до того противно, что Марии захотелось оттаскать девицу за волосы. Само это желание ужаснуло её, ведь это же была её Челеста — единственная преданная ей душа во всём огромном и душном Палаццо Питти, где в длинных и узких комнатах с несоразмерно высокими потолками она чувствовала себя немощной карлицей.

— Сядь! Сядь и не мельтеши! — приказала Мария и уселась на табурет перед станком с давно оставленной на нём работой над вышивкой узора на льняном холсте. Пусть любой, кто войдёт к ней, думает, что всё это время она провела, трудясь над вышиванием за станком, и ей не было никакого дела до того, что происходило за пределами её комнаты.

— Мария, дитя моё!

В распахнутых настежь дверях появился её дядя Фердинанд, Великий герцог Тосканский. Он картинно с драматично суровым выражением лица взмахнул руками и отступил на шаг от двери, уступая дорогу человеку в пурпурной сутане.

Привыкшая с ранних лет к обществу священнослужителей высокого ранга, Мария не испытала при виде вошедшего следом за дядей епископа того душного трепета, который ощущают обычные верующие, стоит им попасть под строгие взоры отцов церкви.

— Ваше преосвященство, — поднявшись со своего места, Мария присела в глубоком реверансе, после чего подошла к епископу, чтобы наклониться к его руке для почтительного поцелуя пастырском перстня.

Синьорина Челеста с побелевшим, словно полотно, лицом и испуганными глазами выскользнула из угла комнаты вслед за своей госпожой и тоже присела в реверансе перед кардиналом, после чего с трепетом приложилась крепко сжатыми губами к пастырскому перстню на милостиво протянутой к ней руке.

— Очень хорошо! Прекрасно, дитя моё! — проговорил епископ, довольный пиететом, выказанным его сану и положению.

— Моя племянница Мария Медичи, — представив юную девицу прелату, герцог почтительно склонил голову и с торжественным тоном в голосе перечислил титулы высокопоставленного гостя:

— Монсеньор Силингарди, епископ Модены. Апостольский нунций при дворе французского короля.

Представив епископа, герцог Фердинанд подошёл к Марии и, ошеломив её неожиданно по-отечески тёплой улыбкой, сжал обе её руки в своих широких ладонях.

— Весьма рад, — произнёс епископ, впрочем, не озвучив, чему именно он радовался, так что Мария перевела вопросительный взгляд от него на дядю.

— Дитя моё, отныне я не посмею называть вас таким образом. Ни я сам и никто более не посмеет называть вас иначе, как… — в чёрных глазах Фердинанда Медичи блеснуло подобострастное обожание. — Отныне все мы должны обращаться к вам только «Ваше величество»! — торжественным, полным пафоса голосом произнёс он и отвесил низкий поклон.

— Свершилось, — почти беззвучно прошептала Мария, в глубине души ужаснувшись при мысли о том, что с той самой минуты её жизнь не будет прежней. Она знала по слухам, витавшим в Палаццо Питти о том, что сам Фердинандо Медичи, её дядюшка, вёл переговоры о том, чтобы выдать её замуж за французского короля. Но до этой самой минуты Мария старалась оттянуть момент осознания неизбежности такой судьбы. Слыша пересуды кузин и прислуги, Мария всякий раз находила для себя занятие или предмет, на котором она могла бы сосредоточиться, чтобы только не думать и даже не строить предположений о том, что ожидало её в случае заключения договора между её дядей и французским королём о её помолвке с Генрихом Бурбоном. И вот теперь это уже были не догадки и сплетни, а самая что ни на есть действительность — её судьба определена.

— Это конец, — ещё тише прошептала она и с обречённым вздохом опустила взгляд.

— Она полна смущения и грации, — улыбнулся довольный герцог, по-своему истолковавший эту реакцию племянницы, и в торжественной манере, сквозившей в каждом его движении, он повернулся к епископу. — Ну что же, монсеньор! Теперь мы с вами готовы встретиться с послами короля Франции и обсудить остальные вопросы, касающиеся брачного договора и церемонии свадьбы по доверенности.

Епископ Силингарди обратил внимательный взгляд на новоиспеченную невесту французского короля и коротко кивнул:

— Да. Теперь мы можем обсудить детали. Самое важное уже свершилось. Ведь это так, дитя моё? — увидев утвердительный жест Марии, он с улыбкой удовлетворения кивнул в ответ и благословил её. — Вы станете прекрасной супругой для короля Франции. Я так и передам его святейшеству. Не беспокойтесь, герцог, мы уладим все спорные детали, если таковые остались.

***

После того, как высокие гости покинули комнату, Мария вернулась к табурету и медленно опустилась на него. Она не вполне ещё осознавала происходящее, ведь одно дело слышать о планах родственников, обсуждавших её замужество, которое неизвестно, когда состоится, и совсем другое — это в один миг осознать, что всё уже свершилось.

— Ох, моя синьора! — снова пискнула Челеста, но Мария жестом прервала её всхлипы и приказала молчать.

Говорить не хотелось совсем. Вернее, её так и распирало от желания выспросить у верной служанки обо всём, что та слышала и знала о французских послах, поселившихся в Палаццо Медичи, и обо всём, о чём судачили в городе о французах и их войнах. Ей было необходимо знать всё! Уж если ей предстоит отдать свою руку и самоё жизнь в распоряжение французской короны, то она должна быть готовой ко всему, что ожидало её впереди.

— О, моя синьора, это так невероятно! Париж! Королевский двор! — нараспев причитала Челеста, по опыту чувствуя скрытый интерес госпожи ко всему, что ждало её в недалёком будущем.

Мария выбрала для себя невысокую кушетку возле высокого стрельчатого окна. Она устроилась на ней, поджав ноги под себя, и молча устремила взгляд на улицу, позволив служанке говорить без умолку в течение долгого времени, пока небо над красными черепичными крышами зданий напротив их дворца не начало темнеть, и комната не погрузилась в серые предвечерние сумерки.

Изредка поглядывая в сторону пажа, появившегося с наступлением вечера, чтобы занять пост в почётном карауле у двери, Мария ловила себя на всё возрастающем интересе к его персоне. Ей известно то, кем он был, а вот откуда прибыл и каким образом попал на службу в Палаццо Питти? А главное, о чём он думал в то время, как Челеста говорила о нравах, царивших при французском дворе, привычках французов и обо всём, что, по её мнению, заслуживало внимания юной синьоры?

Ведь и этот юный паж мог мечтать о чём-то более высоком и почётном, нежели стоять, подобно мраморной статуе, в её комнате. Мария даже усмехнулась, подумав про себя о том, что возможно приписывала этому юноше свои собственные амбиции и желания. А вдруг он вовсе не таков, как она думала о нём? Да и с чего бы всем быть такими же, как она или как её дядюшки, которые жили одними лишь амбициями возвеличить род Медичи.

— Как ваше имя, сударь? — вдруг спросила Мария, а Челеста застыла с удивлённым лицом и раскрытым ртом, умолкнув на полуслове.

— Ранье, ваша милость, — ответил паж, впервые заговорив с юной госпожой.

— Ранье? Просто так — Ранье? И откуда вы прибыли? Где ваша семья? — продолжала расспрашивать Мария. Голос и уверенный тон юноши нравились ей, она даже перестала смотреть в окно, а вместо того с ещё большим интересом принялась разглядывать в темноте фигуру и лицо пажа.

— Ранье из Ла Гонды, ваша милость, — юноша поднял голову повыше и оказался в полосе света, падающего от огня зажжённых Челестой свечей в канделябре. Мария заметила, как покраснели его щёки и блеснули дерзкими огоньками глаза.

— Я прибыл во Флоренцию с отцом. Он служит главным конюшим у его милости Великого герцога Тосканского.

— А вы, что же, никогда не подумывали о том, чтобы проситься на службу в гвардию герцога? — этот вопрос прозвучал несколько надменно — Мария намеренно повысила голос, чтобы юноша перестал воспринимать её как капризную девицу, которую ему поручено охранять.

— Его милость предложил мне место в своей личной гвардии. Но я отказался.

Этот простой ответ без тени бахвальства или ожидаемой лести задел Марию. Она ожидала, что перед ней будут лебезить, уверяя в том, что служить дому Медичи — это честь, удостоиться которой может далеко не каждый. Да хоть бы и соврал, наконец! Но нет же, этот паж смотрел на неё прямо, не выказывая ни малейшего подобострастия! И даже его щёки перестали краснеть. Будто бы это не она бросила ему вызов своим вопросом, а он своим ответом на него!

— Ступайте прочь! — приказала Мария после минутного молчания, и её резкий тон заставил притихшую в углу Челесту встрепенуться.

— Как? Но ведь он же… Синьор Ранье — ваш паж! Он должен оставаться здесь, пока не прикажут… Охранять вас. Разве нет?

— Нет! Синьор Ранье больше не мой паж. Я его впервые вижу и не желаю видеть вовсе, — ответ Марии попал в самое яблочко и заставил юношу вспыхнуть.

— О, синьора, не гоните меня, не узнав всего! Я умоляю вас!

— Он не только глупец, а ещё и упрямец! — зло прошептала Мария, даже не взглянув в его сторону.

Он же принял её молчание за разрешение говорить, а потому, вместо того, чтобы удалиться, плотно закрыл створки дверей и несмело прошёл на середину комнаты.

— Позвольте открыться вам, ваша милость, — тихо проговорил он, не смея поднять опущенную ниже плеч голову.

— Вот уж не знала, что самые дерзкие упрямцы происходят из Ла Гонды! — смягчившись, ответила на его просьбу Мария и милостиво кивнула. — Ну? Говорите же! — повторила она после некоторого молчания.

Ранье поднял голову и, встретив насмешливый взгляд, обращённый к нему, снова зарделся румянцем.

— Если ваша милость позволите, то я признаюсь вам. Я здесь потому, что сам хотел служить вам. Не семье Медичи и не самому монсеньору герцогу. Нет. Я хочу всегда служить именно вам, моя госпожа. Это и мой долг, и призвание всей моей жизни. Когда я увидел вас, то я сразу же понял, что вы необычная девушка...

— Да как вы смеете! — воскликнула, возмущенная такой откровенностью Челеста, но Мария шикнула, приказав ей молчать, и кивком разрешила молодому человеку продолжить свою речь. Её заинтересовали его признания, которые поначалу ничего особенного не обещали и не отличались от всей той чуши, которую горазды нести мужчины любого сословия и положения, будь то юнцы или зрелые мужи.

— Как только я увидел вашу милость, то сразу же понял, что это вы стоите у истоков новой истории. Не ваши кузены и братья, не ваш дядя. И даже не сам папа Римский, — почти шёпотом произнёс Ранье, тогда как при упоминании Святого папы Челеста набожно перекрестилась и с ужасом уставилась на юную госпожу, которая с невозмутимым видом внимала дерзким речам пажа.

— Что вы хотите этим сказать? — Марию удивляли не столько сами слова, сколько то, что всё это могло прийти в голову именно ему — никому не известному пажу, родом из богом забытой Ла Гонды. А ведь он только что слово в слово повторил строки прорицания из её натальной астрологической карты, составленной придворным астрологом дома Сфорцы, которого пригласил во Флоренцию герцог Франческо Медичи, её отец.

— Я знаю, что в скором времени ваша судьба совершенно изменится. Но эти перемены будут важны не только для вас, ваша милость. Судьба целой страны и великой династии связаны с вашей судьбой. И я знаю, что мне предначертано служить вам. Вот поэтому я отказался от своего наследства и даже от места в личной гвардии Великого герцога Фердинанда Медичи.

— Невелика цена за честь подпирать двери комнаты девицы на выданье, — не сдерживая сарказма, Мария щёлкнула пальцами, чтобы привлечь внимание Челесты, которая, раскрыв рот, во все уши слушала рассказ молодого человека.

— Ну что же, ваш расчёт оказался верным, сударь, — холодный и обыденный тон Марии лишил их беседу остатка незримого флёра доверительности. Отвернувшись к окну, она всматривалась в туманно-голубое небо. Казалось, будто бы она и вовсе забыла о дерзком паже и о том, где находилась, мысленно направившись в сторону северных горных перевалов, туда, где простирались земли неведомого и чужого ей французского королевства.

— Вы говорите, что разглядели во мне ту, чья жизнь имеет значение для судьбы целой династии? Как долго вы смотрели в моё лицо, сударь? И как вы посмели смотреть на меня?!

Не ожидавший, что юная Мария Медичи будет настолько разгневана из-за его признаний, Ранье упал на одно колено и повинно склонил голову. Обернувшись, чтобы смерить его гордым и уничижительным взглядом, Мария увидела только подрагивающие плечи.

— Встаньте! — приказала она и с усмешкой отвернулась.

— Простите меня, ваша милость! Я сказал вам правду. Но не всю. Я знаю обо всём со слов моего деда. Он был учеником самого Теофилуса, астролога из Пизы. Он присутствовал при составлении натальных карт многих именитых домов. И его даже приглашали в дом Сфорца! Он был там, когда их личного астролога вызвали во Флоренцию по случаю рождения дочери... Вашего рождения, моя госпожа. Мой дед составлял черновые расчёты в вашей натальной карте. И он запомнил её. Прошлым летом он вернулся в дом моего отца и велел ему снабдить меня деньгами для того, чтобы я мог отправиться на службу. Отец выправил для меня рекомендации к Великому герцогу. А по дороге из Ла Гонды дед рассказал мне о том, что астролог скрыл при чтении вашей натальной карты.

— Фи, — фыркнула Мария, услышав в словах юноши слишком хорошо знакомые ей нотки отрепетированной и продуманной заранее лжи.

— Вы услышали достаточно, ваша милость, чтобы судить обо мне самом и о том, верить мне или нет, — со смиренным видом произнёс Ранье. — Я прошу позволить мне закончить мою речь.

— Так вы же всё равно договорите, позволю я вам или нет, — и Мария вскинула брови в ответ на очередную дерзость.

— Я не смею просить вас отослать прочь вашу служанку, — добавил Ранье, глядя исподлобья на Челесту, в праведном возмущении вздёрнувшую остренький подбородок. — Но пусть она пеняет на себя, если хоть одно слово, произнесённое мной только для ушей вашей милости, прозвучит за дверьми этой комнаты.

— Да он ещё и угрожает! — взвизгнула Челеста и подскочила, уперев кулачки в бока.

— Пусть его! Ты всё поняла! — решительным жестом Мария приказала наперснице успокоиться и сесть. — Молчи и дай ему договорить.

— Астролог не рассказал о том, что ждёт вашу милость после того, как изменится судьба для вас самой и для великой династии за северными горами, — произнёс Ранье.

— А вы вот теперь расскажете? — усмехнулась Мария.

— Нет, — короткий ответ пажа удивил и немного рассердил Марию, и она сделала несколько шагов в его сторону.

— Мы не можем раскрывать всего, о чём говорят звёзды. Некоторые линии судеб переплетены между собой и с линиями судеб других людей, и не единожды. Если вы будете знать о том, какие вас ждут испытания, то не пожелаете ли избегнуть встречи с ними?

— Это будет резонно, — чуть погодя ответила Мария, про себя с удивлением отметив, что речь пажа сделалась более уверенной, и кроме того, убедительной.

— Вот именно! Но если резонное избегание препятствий приведёт вас к ещё большим испытаниям? Или не вас, а кого-то, чья судьба будет зависеть от вас? Ведь это сможет повлиять на цепочку последующих событий.

— Ложь! — крикнула Челеста, подумав о своём, но Мария молчала, обдумывая слова, уже когда-то услышанные ею в беседе с другим человеком.

— Вот поэтому астролог не расскажет вам всего, что видит в линиях натальной карты. Вот поэтому мой дед привёз меня во Флоренцию. Чтобы я служил вам. И я храню у себя тот черновик вашей натальной карты, который он передал мне.

— Черновик? — не веря тому, что услышанное могло испугать её, тихим голосом спросила Мария. — У вас есть моя натальная карта? Да я сейчас же прикажу позвать слуг моего дяди! Нет, его гвардейцев! И уж они-то собьют с вас эту вашу самоуверенность, сударь! Вот ещё! Вы вздумали читать мою натальную карту? Да кто вы такой?

Ответа не последовало. Марии пришлось повернуться лицом к коленопреклоненному пажу, а тот с торжественным видом вынул спрятанный за пазухой свиток и протянул ей.

— Возьмите. Мой дед предупредил меня, что возможно мне придется отдать вам этот черновик. Но в любом случае, даже если бы вы сумели прочесть написанное здесь, сможете ли вы понять значения всех линий?

— У меня есть, у кого спросить совета, — надменно вскинув подбородок, ответила Мария и протянула руку, чтобы забрать свиток, но помедлила.

— И вы готовы ко всему? — спросил её Ранье, чтобы услышать окончательное согласие.

— Хватит! Прекратите эти ваши игры! — воскликнула Мария. — Вы или гнусный шантажист, или ловкий плут. В любом случае, я ведь не смогу вывести вас на чистую воду, не так ли? Значит, мне остаётся или поверить вам, или позвать гвардейцев, чтобы они арестовали вас за нанесённое мне оскорбление.

— Как вам будет угодно! — с покорностью проговорил Ранье, не двинувшись с места.

— Так вы хотите остаться моим пажом? — внезапно сменив гнев на милость, спросила Мария.

— Секретарём, если мне будет позволено, — ответил Ранье, и по его лицу было видно, что он и сам не верил до конца в такую возможность.

— Хорошо! Я попрошу за вас дядю.

— Нет! Не делайте этого, ваша милость! Предоставьте всему идти своим чередом. Я знаю, что линии наших судеб пересекутся снова. И когда это произойдёт, вам уже будет известно о том, кто я такой.

— Дерзец! — грубовато хмыкнув, произнесла Мария, но вдруг улыбнулась молодому человеку.

— Дерзость необходима для того, чтобы свершилось то, что предназначено, — парировал Ранье, осмелев при виде её улыбки.

— Спрячьте этот черновик хорошенько и храните его всегда при себе, — кивнула ему Мария. — Пусть он будет у вас, когда мы встретимся вновь.

— Есть ещё одна милость, о которой я хочу попросить вас, — произнёс Ранье, поднимаясь с колена.

— Что ещё? — вскинула брови Мария.

— Возможно, что я понадоблюсь вам гораздо раньше, чем вы думаете. Тогда пошлите за мной. Пошлите. И где бы я ни был, я сумею явиться к вам по первому же зову. Моё слово!

— Да вы просто паладин из древних песен, — лёгкая усмешка недоверия залегла в уголках губ Марии.

— Вот это кольцо. Пошлите его мне. Оно досталось мне от деда. А он получил его от вашего отца в уплату за составление вашей натальной карты.

— Несомненно, что оно дорогое. Но у меня полно безделушек, — Мария небрежно показала на столик с миниатюрным зеркалом, на котором стояли шкатулки с её личными драгоценностями.

— Но это особенное кольцо! Возьмите его, я прошу вас! Не в качестве украшения, а для службы. В час нужды, когда вам будет необходим преданный вам человек, спросить ли совет или ради ратного дела, пришлите мне этот перстень. И я явлюсь.

— Как же я узнаю, куда его отправить?

— Я буду всюду следовать за своей звездой. А моя звезда одна из тех, которые сияют в путеводном созвездии вашей милости, — с достоинством и торжественным тоном ответил Ранье.

Он вложил перстень в раскрытую ладонь Марии и тут же поспешил вернуться на свой пост, как и полагается пажу, который стоял в карауле, прежде, чем двери комнаты распахнулись перед спешащими с поздравлениями тётушками и кузинами Марии.