Мост через реку Хан

Ок Чжа вернулась из колумбария домой лишь к часу ночи. Её опухшее от слёз лицо было мрачным и расплывшимся. Страдания последних четырёх дней вымыли из сорокалетней женщины всю красоту, важность и стать. 

В предбаннике Ок Чжа высвободила из чёрных туфель ноги и прошла в зал. Шуршал подол чёрного ханбока. Все три дня она не снимала его, как и не расчёсывала волос, завязанных строго в хвост. Низенькая и стройная женщина дошла до комода. Она посмотрела на разложенные вещи и уткнулась в рамку с фотографией. И снова по влажным щекам потекли слёзы. Женщина схватила рамку, прижала к груди и упала на пол, рыдая. 

Долго она сидела на холодном полу. Долго обнимала, касалась пальчиками рамки, улыбалась сквозь слёзы, целовала человечка, запечатлённого на фото. А за окном мерцали золочёные звёзды. Пришедшая ночь приглушила голос неспящего Сеула. И даже высокие фонари не могли подарить пустынной и мрачной квартире хоть каплю света, ибо не дотягивались и до середины комнаты. И лишь жёлтая луна, затянутая дымом из промышленных секторов, пробивалась и падала сиянием на пол гостиной. Зал был комфортным и уютным. В углу — увлажнитель воздуха-кондиционер, рядом с ним у стены был большой серый диван, напротив висел телевизор, под телевизором — длинный деревянный комод с толстыми низкими ножками. На комоде по обыкновению покоились самые разные вещи первой руки: пульт, всякие статуэтки, календари, электронные часы и рамки с фотографиями. Между диваном и телевизором имелся низкий стол, за которым по обыкновению обедало семейство. Под квадратным столом — четыре подушки для удобного сидения даже зимой. Зал перетекал в небольшую кухню с барной стойкой, за которой в рабочую неделю завтракал отец семейства или листала ленту в социальной сети во время готовки ужина мать семейства. К залу-кухне примыкали четыре комнаты: одна родительская с личным санузлом и небольшим балкончиком, в котором была установлена стиральная машина; детская комната; ещё одна — рабочий кабинет, а последняя дверь вела в ванную комнату. 

Эта квартира находилась на семнадцатом этаже и была в аренде уже шесть лет. За неё цеплялись жильцы, потому как и цена аренды устраивала, и расположение, и то, что рядом с комплексом имелись две школы: начальная и средняя… Но. Они уже не понадобятся. 

Луна будто кричала лучами, призывая женщину обратить на себя внимание, но та так смотрела на фотографию, что лучи померкли и утекли в квартиру повыше. 

Долго женщина сидела и оплакивала рамку. В полной тишине... 

На лестничной клетке послышался шум. Пришёл лифт, из него вышел мужчина. Женщина это определила по тяжёлому и неторопливому, знакомому шагу. Она вздрогнула и, уползая от входа, провалилась в гостиную. Взгляд глубоких кариех глаз впивался в открывающуюся дверь. Сухие и бледные губы хозяйки изгибались, открывались. Немой крик летел в мужчину в деловом костюме. Хозяин снял обувь, положил портфель на комод. Был готов пройти в гостиную, как на него налетела женщина. Она била его кулаками, брала за отвороты пиджака, трясла. И вилась, и падала, и кричала в лицо оторопевшему, уставшему и недовольному. Тот схватил за плечи женщину и отодвинул.

Мужчина сделал шаг. Послышался треск. 

Стекло.

Пятка мужчины находилась на рамке с фотографией.

Беззвучный вопль. Женщина бросилась в ноги мужа, ударила ладонью о чужую ногу, чтобы мужчина отошёл — он сделал это, а женщина тут же схватила рамку и посмотрела так зло, с такой ненавистью, что хладнокровный делец опустил взгляд в ноги. На лбу образовались капли пота. Ладони превратились в кулаки. 

Не выдержал взгляд жены муж и ушёл на кухню — выпить холодной воды. Он пил, смотрел в окно. Плечи круглые, опущенные, движения неуверенные, уже не так горд, как был раньше. 

Жена стояла и смотрела в открытую неубранную комнату. Возле свёрнутого матраца лежала недочитанная книга, стол находился в беспорядке: вот развёрнутый учебник по математике, английскому, вот шкафчик, заполненный игрушками, вот звёздочки неоновые. Их с дочерью мать наклеила, чтобы ребёнок не боялся спать в одиночестве, не страшился ночи и думал о своих мечтах, пока днём силы вымывают обязанности и учёба. 

Женщину в чёрном ханбоке трясло. Она опиралась о косяк, выла, молча, и не могла посмотреть на мужа, который стоял за барной стойкой и держал в руках стакан с холодной водой. 

Ночь женщина провела на матраце в детской. Она смотрела на звёзды, дышала знакомым ароматом и сжимала треснувшую рамку. Не почувствовав наступления утра, не заметила грузные и неуверенные шаги мужа, шелест колёсиков чемодана, оклеенного иностранными марками, и как звякнуло кольцо, положенное на бар, а рядом с ним документы. На развод. 

***

Женщина в скромной тёмной одежде вышла из здания суда, за ней — тот, кому она отдала больше десяти лет жизни. Они оказались на лестнице, ведущей вниз, оба посмотрели в бездну облицовочного камня. Затем последовал поклон — один. Друг для друга. Мужчина в последний раз сжал плечо женщины, развернулся и медленно, с трудом зашагал по улице. Его тут же закрыла толпа — он растворился в ней. Женщина тоже захотела раствориться. 

Она пошла вниз, а когда спустилась — направилась туда, куда зовёт толпа. Никто не ждёт. Никто не зовёт. Только сообщения да ненужные звонки знакомых — для чего они? Стоял день. День переходил в вечер. Холодало. Небо затягивали тучи, и постепенно в толпе раскрывались разноцветные зонтики. А женщина шла, не дрожа, вперёд, осторожно, но бездумно переходила дороги. 

Звенели падающие на асфальт капли дождя. 

Впереди открывался вид на длинный и сверкающий вечерними огнями мост через реку Хан. Женщина уже ступила на него и скрылась от людей, но не от себя. Грохотал дождь. На реке разыгрывалась буря. На неё с ухмылкой смотрела высокая леди с ярко-красным зонтом. Её волосы были длинны и светлы, они лежали покойно на плечах, а чёрное пальто скрывало аккуратные и плавные изгибы тела. Леди всё шире и шире ухмылялась: она стояла и почти не двигалась, но она слышала… и проезжающие машины, и звон гудков велосипедистов, и тяжёлые шаги приближающейся матери. 

Ок Чжа прошла мимо, чуть ни задев незнакомку с зонтом. Казалось, несчастная мать не заметила леди с алыми и выразительными губами. Женщины оказались на расстоянии семи шагов. Ок Чжа остановилась, развернулась и уткнулась в высокий решётчатый забор, призванный оградить, спасти, но не всех. Уверенные карие глаза промелькнули в наступившей ночи. 

Ок Чжа сняла туфли и сделала ещё шаг к забору. Она занесла ногу, чтобы опереться и перевалиться, как глухой стук, упавшего недалеко от неё зонта, отвлёк от затеи. Леди, стоявшая рядом, резко, через голову бросила раскрытый зонт, задиристо ухмыльнулась и внезапно, будто зная это искусство, оказалась на заборе. Запрыгнула ли, взлетела ли, но Ок Чжа увидела стоящую и возвышавшую над ней тень, причём тянувшую мокрую холодную ладонь к ней, улыбающуюся и будто зовущую к себе, в пропасть. Светлые локоны леди коснулись худых и истощённых рук Ок Чжа. Та уже положила ладонь в чужую и была готова подняться на ограждение, как из полицейской машины, патрулирующей окрестности, выскочили два полицейских. Они быстро оказались рядом с Ок Чжа, окружили её и не дали подняться к бесконечности. 

Леди уже не было.

А зонт был. 

***

В центральном участке Сеула полицейские смотрели с невыразимой болью на пожилую женщину, ругающую, бьющую и плачущую. Она бросалась и обнимала худую и несчастную Ок Чжа, она укрывала её пледом, тёрла мокрое тело и что-то беззвучно говорила, а той было всё равно. 

Мать привела Ок Чжа в квартиру и пробыла с ней всю ночь, затем утро, день, а после отправилась на работу, оставив взрослой дочери еду на несколько дней. Без всякого желания Ок Чжа ела простой, но согревающий суп из водорослей. Она ела и плакала, видя напротив себя, на привычном месте, её — дочку, с удовольствием, с жадностью поедающую рассыпчатый белый рис перед выходом в школу. 

Редко выходила женщина из квартиры. Она духом ходила из комнаты в комнату, убиралась лишь в детской и ночью не включала свет. День за днём. Не слышала она мать, не слышала звонков телефона. Так прошла неделя. На календаре этот день был отмечен красным — в этот день они должны были сходить и поесть токпоки. Сразу после спортивных мероприятий в школе.

Ок Чжа вышла из квартиры, пришла на спортивный стадион, уже пустой, все мероприятия и церемония награждения были проведены. Посидела до вечера на трибуне и под взгляд печальной одной из учительниц вышла со двора школы. Потерянная женщина ввалилась в семейное кафе, которое было заполнено парочками и родителями с детьми. Места там не оказалось, а потому Ок Чжа пришлось посетить соседнее кафе. 

Там она села за свободный стол, заказала ужин на всю семью и что-то из детского меню. Когда еду принесли, женщина заставила себя проглотить кусочек блюда, а после уставилась на детский гамбургер и заскулила, про себя. За соседним столом сидела леди с алыми губами. Сегодня её пальто было таким же алым. Она пила оранжевый сок, с ухмылкой посматривала на Ок Чжа. 

Осень в этом году выдавалась холодной, она пробирала до костей, и даже тёплые вещи не могли согреть так, чтобы и душа могла ощутить тепло. 

Леди не отрывала взгляд от женщины: улыбка заполняла половину лица.

Ок Чжа с нервной дрожью подняла глаза и уставилась на наблюдающую. Подозрительность, нервозность, страх — всё смешалось в карих глазах Ок Чжа. Она думала, что ей стоит уйти. Когда в голове промелькнула эта мысль, леди слегка дёрнулась. Она плавно встала из-за стола и, пройдя мимо официанта и столиков, оказалась на импровизированной сцене. В этом уголке стояло старое, но настроенное пожилым владельцем заведения пианино. Леди подняла крышку, присела за пианино и положила длинные аккуратные пальцы на клавиши. 

Музыка мгновенно заглушила шёпот людей, популярные песни и шум на улице. В кафе сразу же стало уютней и теплей. Музыка словно преграда между меланхолией и людьми стала естественной защитой и от осеннего настроения в кафе. Играла леди в алом простую, но плавную, печальную мелодию. Пока играла пианистка, щёки Ок Чжа высыхали, а голод становился ярче и острее. Впервые за долгое время Ок Чжа смогла хорошо и спокойно поесть, но она всё также с дикой необузданной печалью смотрела на детский набор.

Она шла к своему дому и слышала за собой ровный и звонкий стук каблуков. С момента выхода из кафе она чувствовала за собой хвост. Без сомнения женский шаг принадлежал леди из кафе. Кто такая леди, Ок Чжа не знала. Как ей как-то удавалось идти шаг в шаг, догадываться о любом направлении и не давать при этом ни одной мысли о преследовании. Цокот остановился возле придомовой территории. Ок Чжа оказалась во входной группе, а леди — под начавшимся декабрьским дождём. Алый зонтик выделялся на фоне серого асфальта. Ок Чжа облегчённо вздохнула, когда незнакомка из кафе ушла: проявились звёзды на небе, и та растворилась в небытие.

С этого дня Ок Чжа часто встречала леди. Женщина видела незнакомку в парке, пьющей кофе в круглосуточном продуктовом магазине, в ближайшем книжном магазине — леди выбирала книги, читала их, но стоило Ок Чжа пройти мимо — та поднимала глаза и улыбалась. Неведомое чувство звало Ок Чжа в то самое кафе, в котором они встретились во второй раз. Женщине думалось, что леди в алом знала её трагедию, была соучастницей горя, а потому понимала. И так как она знала, с ней можно было об этом поговорить, но каждый раз диалог не задавался. Они просто смотрели друг на друга, сидя на противоположных в парке лавочках, или за соседними столиками в кафе, или когда та находилась в книжном, а она — на улице. 

Каждый день, возвращаясь домой, Ок Чжа заходила в комнату дочери, расстилала матрац и ложилась на него. На завтрак она ела любимые хлопья дочери, днём наблюдала за школьным двором, прислонившись к забору, а по вечерам приходила в кафе: там, закатав рукава, играла леди. Сыграв партию на пианино, леди вставала, возвращалась на своё место и продолжала есть. И с какой странной улыбкой она смотрела на семьи, на подростков, впервые оказавшихся на свидании, жавшихся и не знающий о чём поговорить. Однажды леди взяла меню и попросила отнести на романтический столик не менее романтичный десерт на двоих. Семнадцатилетние подростки залились краской. Довольная леди наблюдала, как смущаются дети, как кивают в благодарность и обращаются к взгляду партнёра. В тёмном и душном мире Ок Чжа стало жарко. Она тоже смотрела на детей, и тупая невыносимая боль рвала её жилы. Она хваталась за платок на шее, она с угнетением смотрела на детский набор еды. 

В этот день Ок Чжа пришла к порогу церкви на холме. Без платка, с красными от слёз глазами она предстала перед крестом и сложила ладони. Тихая и пустая церковь казалась наполненной взглядами звёзд. Ок Чжа была беззащитна. Она уже стояла на коленях и чувствовала, как нечто сжимало её плечи. Как тень накрывала её. 

 Ок Чжа вздрогнула и развернулась. Она столкнулась взглядами с леди, сидящей во втором ряду. Та была неподвижна и не выказывала ни одного движения, чтобы напугать молящуюся. Наоборот терпеливо дожидалась конца молитвы: мягкие пушистые ресницы леди медленно опускались и взмывали вверх. Но это не успокоило женщину. Ок Чжа поднялась с колен и ринулась из церкви. 

 Первый снег оказался для Сеула внезапным. Ещё неделю назад лил дождь, а тут… мелкие холодные кристаллики падали на землю, приносили на землю мечты и растворяли в грязи их. Ок Чжа оказалась перед школой своего ребёнка. Она подошла к будке охранника и посмотрела на него так, что немолодой мужчина пропустил женщину в ночь — пройтись по снежному стадиону, по крыльцу школы. 

Ок Чжа наматывала круги под чёрным затянутым дымом небом, она шла по коридорам в школе и как-то вышла к классу дочери, место которой до сих пор оставалось свободным. Но все остальные двадцать три парты были заняты. Ок Чжа представляла дочь читающую учебники, тянущую ручку, чтобы ответить, смеющуюся и плачущую. Бегающую по коридору, убирающуюся во время дежурств, танцующую и играющую с одноклассниками. 

 Охранник вскоре пришёл за женщиной и попросил выйти — время вышло. Он шёл впереди, за ним Ок Чжа. Когда женщина оказалась между первым и вторым этажом, она схватилась за перила. На стене, под окном, ещё не вывели пятно. Наверно, никогда не смогут, а покраска лестницы стоит денег. Охранник завёл женщину на первый этаж, в холл, и показал стену, где изображались лучшие ученики. Фотографию дочери Ок Чжа заметила по центру. Не забыта. Её дух ещё живёт здесь. Мать сложила ладони и стала молиться перед фотографией дочери, по щекам её снова текли слёзы. Такие тяжёлые, крупные и звонкие. Охранник подле неё смотрел на женщину и сочувствовал ей. Не торопил с мольбой, а после спокойно вывел за школу, поклонился и вернулся в будку. Много раз обошла территорию школу Ок Чжа. Она заглядывала за заборы и представляла, что дух дочери действительно находился в школе, и так есть шанс снова её встретить. 

 Не знала она, что перед портретом дитя стояла леди с зонтиком. Она улыбалась портрету. Любовалась им. 

Снег, набиравший силу, падал на большой чёрный зонт, способный укрыть даже пять человек. Леди смотрела на школу, в которой имели приют тысячи детей, которых ожидают чудеса и всякие трудности. Мечтательная улыбка леди будто забрала всё счастье и довольство миром Ок Чжа. Пока одна обходила школу, в муках, в надежде расслышать детский голос, другая находилась во дворе и позволяла снегу накрывать чёрную занавесу. 

 Леди оторвалась и зашагала из территории школы к Ок Чжа. Женщина уже вымоталась, покраснела от холода и захотела домой. Расслышав знакомый ровный шаг, бедная женщина бросилась к жилому комплексу, но равномерный и тихий шаг леди оказался быстрей. Её настигало облако тени. Крик. Леди схватила женщину за волосы, но та смогла вырваться и оказаться внутри дома. 

 Ухмылка леди словно расколола пространство. На пальцах леди висел длинный чёрный волосок, в отражении которого слышался детский задорный смех. 

***

 Это было начало декабря. С момента гибели дочери прошло около пяти месяцев. Не хотела считать дни Ок Чжа, потому как не хотела и думать о смерти её. В квартире царил холод, бесприютность, и материнский обед плесневел да приходил в негодность. Уже как пять месяцев Ок Чжа не включала свет по вечерам и предпочитала находиться в единственной комнате, которую постоянно убирала, читать рабочие тетради ребёнка, рассматривать альбомы с фотографиями, альбомы с рисунками, разглядывать поделки, предаваясь воспоминания о былом. 

Она привыкла к такой жизни, и никто не мог её осудить. 

В дверь постучали. Женщине не откликнулась. Снова постучали. В ответ тишина.

В третий раз стук оказался ещё более настойчивый и громкий. Проигнорировать его не получалось.

Вялым осторожным шагом Ок Чжа дошла до входной двери, открыла её и обомлела: перед ней стояла леди в чёрном строгом пальто. И только её губы имели алый цвет.

Женщина бросила взгляд на левую руку, сжимающую пачку чёрных пакетов, и дёрнула дверь. Свободной рукой леди придавила дверь и толкнула Ок Чжа в квартиру. И захлопнула за собой. Поднялся визг. Непримиримым беспристрастным шагом леди прошла в квартиру, кинула на комод пачку чёрных огромных мешков, взяла один, раскрыла и начала властвовать над шкафами с одеждой и обувью. Она бросала детские туфельки в чёрный пакет, бросала детское пальто, курточку, детский зонтик — всё, что попадалось под руку. Сгребала вещи с комода и не обращала внимание на мольбы женщины, на её яростную борьбу. Ок Чжа кидалась на леди, вырывала пакеты, вынимала из них обувь ребёнка, кричала в лицо грабительницы и ничего светлого в нём не видела. Пока она вынимала вещи, леди схватила другой мешок и проникла в детскую комнату. 

Ок Чжа полетела за ней, запнулась и рухнула к её ногам. Размашистыми чёткими движениями пакет наполнялся учебными пособиями, фотографиями прошлого, даже постельное бельё оказывалось в пакете, как обыкновенный вонючий мусор. А женщина вставала, собирала своё внимание на предмете — на кухонный нож. Красные от напряжения глаза выражали отчаянный гнев. С криком мать рванула на кухню, взяла нож и вернулась, чтобы замахнуться и ударить. Неведомая сила повалила женщину на пол. Леди, собирающая вещи, выпрямилась медленно и как-то странно усмехнулась, её подборок был задран то ли от гордости, то ли от неведомой силы. Светлый локон словно разделил часть лица и навёл на него особенную тень. Ок Чжа закрыла лицо руками, по её худым скулам текли слёзы. 

Леди подняла нож и в один шаг оказалась за Ок Чжа. Новый крик. За леди ползла Ок Чжа. Женщину волокли за волосы, не давая её вырваться и сбежать. Леди намотала чёрные как смоль, но сухие от переживания волосы на кулак, прижала лицо матери к зеркалу и начала укорачивать её волосы под невыносимый булькающий вой. Леди бесстрашно срезала локоны. И падали они со смехом, с детским плачем, с ласковым бормотанием мужчины, с громом аттракционов и первым криком дитя. И падали волоски, хранивших те четыре дня — последние дни жизни: бледное дитя в белом платьице с зашитой головой клали в гробик, тот оклеивали на глазах женщины и её матери. Клали на него флаг Кореи и отдавали на кремацию. Женщине не позволили даже прикоснуться к светлому и доброму ангелу. Падали волоски, обрывались нити, запечатлевших три дня стояния перед родственниками и знакомыми, пришедших засвидетельствовать горе. Ок Чжа из своей семьи стояла одна все три дня. И одна несла урну в колумбарий. Так получилось. 

Ок Чжа видела, сверкающий в отражении нож, режущего волосы. Видела и кривые, но холодные губы леди. И видела себя — своё заплывшее осунувшееся лицо. 

Ок Чжа лежала у зеркала и содрогалась всем телом, пока тихо, методично и быстро леди собирала последние вещи ребёнка и выносила мешки на лестничную площадку. Ок Чжа лежала на холодном полу, смотрела в пол и стремилась даже не дышать. Лучи луны нагло, как та леди, пробирались по залу к ней и выстраивались в белую бестелесную дорожку. 

Ок Чжа поползла по дорожке, к окну. Она цеплялась за паркет и тянула тело к ночному холодному цвету. Ок Чжа приподнялась на локтях и получше рассмотрела зимний подлунный пейзаж. Там, в самом внизу, у мусорных баков стояла леди. У её ног — четыре огромных мешка. Леди стояла и смотрела в окно Ок Чжа. Ок Чжа, увидев нетронутые и не выброшенные мешки, всё поняла. Она оделась и выскочила из квартиры. Через пару минут оказалась рядом с леди. Та стояла и молча наблюдала за тем, как женщина перебирала вещи дитя и складывала их в нужные ящики: что-то на переработку, что-то к картону, что-то к стеклу, куда-то одежду. Горели фонари. Хрустел под обувью снег. 

Мешки освобождались от мусора. Сначала Ок Чжа бросала вещи с сомнением, она целовала их, гладила с любовью и чуть ни с плачем кидала в баки, но потом осмелела и стала делать это быстрей. В движениях Ок Чжа появлялась забытая до этого момента лёгкость. 

Все четыре мешка оказались за бортом жизни. Ок Чжа встала напротив них и не решалась посмотреть на леди, да и не нужно было. Ласковые и нежные руки леди взяли с осторожностью ладонь Ок Чжа. Леди повела женщину в ночь, по свободным улицам, магазинов, центров. И остановились они напротив салона красоты, дверь которого оказалась открытой. Леди помогла Ок Чжа снять куртку, усадила её в кресло и накинула фартук. В руках леди оказались острые и сверкающие как тот нож ножницы, распылитель с водой. Остригались неровные концы, ровнялись кончики. Ок Чжа видела, как лицо её круглело, наполнялось светом и красотой. В волосы леди втирала масла, омывала их шампунем, кондиционером. Делала она массаж головы. И держала леди Ок Чжа до самого рассвета. Живое солнце прогнало туманный месяц. 

Лёгкий поцелуй в лоб завершил преображение. 

Леди выпустила Ок Чжа из салона и наблюдала за тем, как женщина возвращается в чистый дом новой, совсем другой Ок Чжа. Дождавшись, когда та скроется за перекрёстком, леди ухмыльнулась, взяла со стойки зонтик свой, чёрный, вышла и раскрыла его над собой. И мрак скрыл лёгкий и точёный образ среди просыпающихся и активных сеульцев. 

Эпилог

Цвела весна. Леди в алом свободного кроя костюме в белой блузке сидела в парке, переходящем в детскую площадку, и наблюдала за детьми. В руках у леди была книга, в которую она периодически заглядывала. 

Футбольный мяч упал к ногам леди. Та его подняла и передала с искренней улыбкой подбежавшему ребёнку. В это время с автобусной остановки через парк домой шла женщина чуть старше сорока лет. С гордостью и довольством несла на себе офисный стильный костюм, её чёрные волосы были уложены в аккуратное каре, за которым тщательно следила деловая дама. 

Случайный взгляд. И женщина с лёгким волнением уставилась на спокойную и не менее довольную леди. 

Ок Чжа от неловкости момента сделала рваный вздох и кивнула, вслед ей кивнула леди. В её улыбке исключались какое-либо пренебрежение и осуждение, а потому женщина выдохнула, наполнила настигшую спокойствием грудь воздухом. И её собственные уголки рта потянулись к верху. 

Ок Чжа прошла мимо и скрылась на территории своего комплекса. 

Леди встала, подняла над собой зонт и также скрылась. 

Её путь пролегал через реку Хан.