— Посмотри-ка… — хлыстом, зажатым в правой руке, Ирен указала куда-то поверх Сандриного плеча, — он опять здесь.

Сандра оглянулась: метрах в ста на залитом солнцем пригорке стоял знакомый двухместный кабриолет лавандового цвета с откинутым верхом.

— Мне кажется, у тебя появился очередной поклонник. — Ирен посмотрела со значением.

Сандра рассеянно пожала плечами:

— Почему у меня? Он в той же мере может оказаться и твоим.

— Не может. Потому что я его не знаю.

— Так и я не знаю.

Ирен сделала замысловатый жест рукой, блеснули серебряные кнопочки на изящной, как всё в её облике, замшевой перчатке.

— Тебе простительно, ты же — звезда!

Сандра не стала слушать про звезду, подобрала повод, подняла лошадь в галоп и минут десять была сосредоточена исключительно на езде, забыв и про таинственного автомобилиста, и даже про Ирен. У Богемы, вороной английской кобылы, была скверная привычка на галопе резко шарахаться в сторону, и если не контролировать каждое движение, вполне можно было вылететь из седла.

Но как только Сандра перевела лошадь в шаг, Ирен тут же нагнала её и поехала рядом.

— Слушай, — глаза её загорелись, — а может, это маньяк? Выбирает очередную жертву…

— Для маньяка у него слишком пижонский автомобиль, — улыбнулась Сандра, а Жак, их тренер, стоявший у ограды манежа, в испуге замахал руками:

— О, нет-нет! Мадам зря беспокоится! Это Даниэль Клема́н. Он приезжает посмотреть на лошадей.

У Ирен сделалось такое разочарованное лицо, что Сандра расхохоталась.

— Не маньяк и не тайный воздыхатель — какая жалость! — проговорила она. — И вообще, интересуется не нами.

— Судя по тачке, он вполне мог бы купить себе лошадь, раз уж они так ему нравятся, и не вводить людей в заблуждение, — сердито фыркнула Ирен.

— Вы не знаете Даниэля Клема́н?! — В голосе тренера прозвучало такое изумление, словно названный господин был по меньшей мере президентом Франции.

Обе, и Сандра, и Ирен, синхронно покачали головами.

Тренер даже руками всплеснул, не то от возмущения, не то изумлённо.

— Поразительно! — Он укоризненно покачал головой. — Впрочем, мадам Ланс простительно. — Жак улыбнулся Сандре с лёгким превосходством, но приязненно. — Но вы, мадам Бюжо! Вы же француженка! И вы не знаете Даниэля Клема́н?!

— Да кто он такой в конце концов?! — Ирен капризно надула губки.

— Даниэль Клема́н — звезда конного спорта. Благодаря ему Франция вошла в тройку сильнейших в конкуре и троеборье!

— Всего-то… — разочарованно протянула Ирен. — По вашему тону я было решила, что он возглавляет список Форбс… И чего эта ваша звезда из кустов подглядывает, может он всё-таки маньяк?

Она мечтательно завела глаза, но Жак не принял шутливого тона, а почему-то погрустнел:

— На последней Олимпиаде, два года назад, во время кросса1, он упал вместе с лошадью и разбился. Перелом позвоночника… Теперь может ездить только на инвалидной коляске. Тогда об этом все газеты писали, и по телевизору твердили день и ночь. Шутка ли! У него были все шансы объехать Михаэля Юнга2 и — такое несчастье… Неужели не помните?

Два года назад Сандре не было никакого дела до французских газет, а Ирен, насколько она ту знала, вообще не читала ничего кроме «Космополитен».

Решив, что на сегодня достаточно, Сандра стянула каску — кудри рассыпались по плечам — и повернула кобылу в сторону конюшни. Рассказ тренера отчего-то испортил ей настроение.

***

Свернув на авеню Монтень, Сандра приткнула машину на первое свободное место и взглянула на часы. Замечательно! До начала концерта почти полтора часа, и она успеет выпить кофе в маленьком кафе на углу авеню Франциска Первого.

Прямо у входа стоял приметный лавандовый кабриолет. Тот самый, очевидно, — вряд ли есть второй подобный. Сандра чуть замедлила шаг, рассматривая его. Изящная двухдверная машинка, стильная и явно дорогая. Интересно всё-таки взглянуть на её владельца. После того, что рассказал вчера Жак, личность несчастного спортсмена, окутанная романтическим ореолом, вызывала у Сандры интерес и сочувствие.

Вбежав в кафе, она бегло улыбнулась знакомому официанту, заказала обычный набор — чашку капучино и миндальное пирожное, и пристроилась за любимый столик у окна.

В этот час в заведении почти никого не было, лишь в дальнем углу спиной к ней сидел какой-то мужчина, Сандра видела только фигурную кромку тёмных волос на затылке и широкие плечи.

Она пила маленькими глотками крепкий, очень душистый кофе и пыталась найти нужный акцент в исполнении скерцо пятой симфонии Прокофьева, дававшегося ей тяжелее всего. Она чувствовала эту музыку совсем не так, как видел произведение маэстро Гатти, и немного нервничала.

Наконец, допив кофе, Сандра забежала в дамскую комнату, привела себя в порядок и вышла в зал.

Человек за столиком, шевельнулся, когда она проходила мимо, и Сандра скользнула по нему рассеянным взглядом.

В следующую секунду она, будто налетев с разгону на стену, остановилась так резко, что едва удержалась на ногах, и замерла в полуметре от сидящего, глядя на него расширившимися глазами. Человек за столиком поднял голову, и у неё перехватило дыхание — лицо, любимое, родное до боли, до дрожи, до слёз, глядело на Сандру.

Точно сомнамбула, она медленно подошла вплотную, буквально ощупывая взглядом каждую чёрточку. Но нет, это не была игра света и тени, не было это и оптическим обманом. На Сандру снизу вверх смотрели знакомые синие-синие глаза.

— Что с вами, мадам? Вы будто привидение увидели… — Слова доносились точно издалека. Сандра видела, как движутся его губы, но звуки почему-то плыли, вибрировали, словно извлечённые из плохо настроенного инструмента.

— Дениска, — прошептала она, — это ты?

Человек в кресле слегка подался назад, и Сандра поняла, что он сидит в инвалидной коляске.

Свет погас, и, всхлипнув, она упала к ногам испуганного мужчины.

***

Невидящими глазами Сандра смотрела в потолок. По нему ходили причудливые тени — ветер шевелил ветви каштана под окном, и свет фонаря слагал из листьев непрерывно меняющиеся, словно в калейдоскопе, узоры. Давно спал Этьен, тёплое дыхание щекотало обнажённую кожу плеча.

Ей бы тоже поспать, но стоило закрыть глаза, как перед мысленным взором вставало Денискино лицо, и Сандру начинала колотить дрожь.

…Очнувшись от обморока, она увидела склонённого над собой встревоженного Этьена. Официант, бледный до зелени, маячил за его плечом.

Сандра чувствовала себя совершенно здоровой, хоть и разбитой, и наотрез отказалась ехать в больницу. Этьен проводил её до театра и уехал, велев после концерта обязательно его дождаться.

Находясь в каком-то странном состоянии, как в смутном тяжёлом сне, когда сознание туманится и словно бы расслаивается, Сандра отыграла концерт и неожиданно удостоилась восторженной похвалы синьора Гатти. Обычно сдержанный маэстро, сияя, пожал ей руку и заявил, что так вдохновенно, сильно, чувственно она не играла ещё никогда, и он рад, что не ошибся, предложив ей место первой скрипки в национальном оркестре.

Однако похвала, от которой ещё вчера у Сандры выросли бы крылья, почти не тронула. Она лишь поблагодарила дирижёра вымученной улыбкой. Заваленая букетами сцена, полный зрительный зал, сам маэстро — вся окружавшая реальность отступила, затенённая образом навсегда ушедшего человека. Образом, что таился в глубине памяти да на страницах старого фотоальбома, куда она старалась не заглядывать. Оказалось, боль так же остра, как и восемь лет назад, когда раздавленная, окаменевшая она стояла в обшарпанном коридоре саратовской горбольницы перед хмурым худым человеком в зелёной хирургической робе.

— Вы поймите, у него практически не было шансов. — Слова человека падали, будто камни, каждое последующее ударяло и ранило сильнее предыдущего. — Авария тяжелейшая. Травмы, несовместимые с жизнью. Странно, что он не скончался на месте. Но даже если бы он каким-то чудом выжил, он остался бы тяжёлым инвалидом, на всю жизнь прикованным к постели, в лучшем случае — колясочником…

Губы двигались, произнося ещё какие-то слова, но сквозь набат крови, бившей в барабанные перепонки, она их не слышала. И почти ничего не понимала, кроме одного: Дениска умер. Его больше нет и не будет никогда. Всё будет — унылый коридор, выкрашенный тёмно-синей краской; чужой человек, что стоит теперь перед ней; она сама; может быть, даже ребёнок, которого она носит, а Дениски не будет. Она уже не услышит его голоса, не увидит задорной, чуть кривоватой улыбки, весёлых синих глаз. Его больше нет… Совсем. Навсегда.

Судорожно вздохнув, Сандра осторожно выбралась из-под лежавшей на ней руки и выскользнула из постели. Этьен пошевелился, но не проснулся, и она, стараясь ступать как можно тише, накинула неглиже и вышла из спальни.

На кухне достала из ящика сигареты и закурила, чего не делала почти никогда в жизни.

…Им было по пятнадцать лет, когда Дениска поймал её за школой с сигаретой в компании таких же шикарных «роковых женщин» и прямо там, в школьном садике, устроил жуткий скандал. Он разогнал девчонок, и потом минут десять орал на неё, обзывал бестолковой обезьяной, готовой бездумно копировать любую глупость, а в конце пригрозил, что возьмёт ремень и «врежет по жопе». Сандра тогда ужасно оскорбилась и обижалась долго, минут десять — они даже успели дойти до дома, — ровно до тех пор, пока он не обнял её и не сказал, что не позволит своей будущей жене курить…

Она затянулась, закашлялась с непривычки и бросила сигарету в раковину.

Что это было? Тот человек в кафе… Он и вправду похож на Дениску как две капли воды, или у неё начинается психическое расстройство?

Сзади раздались шаги. Этьен, босой, в одних трусах, щурясь, стоял в дверях. Волосы торчали в разные стороны.

— Расскажешь?

Сандра вздохнула. С первого дня знакомства Этьен был с ней на одной волне, чувствовал и понимал, как никто другой.

— Это надолго, — предупредила она.

— Ну, мы же всё равно не спим. — Он уселся на стол, по-птичьи поджав ноги, — привычка, которая всегда забавляла Сандру. — Рассказывай.

Она думала, что проговорит до утра, но рассказ занял всего минут пятнадцать.

— Может быть, я схожу с ума? — закончила она, зябко передёрнув плечами.

— Я, конечно, хирург, а не психиатр, — Этьен смотрел серьёзно, — но, на первый взгляд, ничего, что позволило бы предположить психическое расстройство, я в тебе не замечаю. Если ты всерьёз этим обеспокоена, могу устроить консультацию хорошего психиатра. Но, что вообще наводит тебя на подобную мысль?

— Он очень похож на Дениску.

— Ну и что? Мало ли на свете похожих людей?

— Он не просто его напоминает, он похож, как брат-близнец, как клон… Разве так бывает?

— Думаю, что и подобное изредка случается. Ты говорила, он что-то сказал. Голос его тебе знаком?

Сандра задумалась.

— Пожалуй, нет, но я была в шоке и почти не слышала голоса. И ещё… — Сандра судорожно сглотнула, — он был в инвалидной коляске… Если бы Дениска остался жив, он бы тоже стал инвалидом…

— Идём, — Этьен взял её за руку и потянул за собой. Прикосновение ладони, сухой и тёплой, подействовало на Сандру успокаивающе, словно утопая в штормовом море, она вдруг ухватилась за обломок мачты.

В спальне Этьен не стал укладывать её в постель, а усадил рядом, достал лэптоп и пристроил на тумбочку под торшером. Вспыхнувший экран осветил худое горбоносое лицо, длинные пальцы быстро пробежали по клавишам, словно взяли замысловатый аккорд.

— Даниэль Клема́н… — пробормотал Этьен себе под нос. — Французская федерация конного спорта… олимпийская сборная… Вот! Смотри.

Он развернул ноутбук к Сандре, и она зажмурилась: с экрана ей улыбался Дениска. Повзрослевший, необычно одетый, по-другому постриженный, но он, Дениска. Денис Орлов, погибший в автокатастрофе восемь лет назад.

Сандра почувствовала, как волна ужаса, боли и безумной иррациональной надежды вновь накрывает её. Как тогда, в кафе, она вся подалась вперёд, буквально впилась глазами в изображение на экране. Мужчина был старше Дениски — лет двадцать восемь или около того. Дениска же навсегда остался семнадцатилетним. Но это, пожалуй, единственное что их отличало — глаза, нос, рисунок губ, форма скул были те же. Даже улыбка, чуть кривоватая и задорная, такая знакомая.

Рука невольно тронула экран монитора, погладила лицо на нём.

Этьен вздохнул.

— Ну что ж, значит, это просто злая шутка провиде́ния, и этот человек действительно очень похож на твоего погибшего мужа.

Сглотнув подступившие к горлу слёзы, Сандра улыбнулась — Этьен был жутко старомоден и галантен, всегда боялся сказать что-то, что её оскорбит или бросит тень на «девичью честь».

— Он не был моим мужем. Он разбился за четыре дня до свадьбы, — проговорила она, и слёзы всё-таки хлынули из глаз.

***

За два года он научился управляться со своей увечностью виртуозно. Научился просить помощи у посторонних, почти не чувствуя при этом стыда. Научился не замечать сочувственно-любопытных взглядов, особенно женских, которые так ранили в первые месяцы. Он научился жить с этим.

Главным другом стал автомобиль. Он даже дал ему имя — Авали́. Так звали пони, на котором он учился ездить верхо́м. У пони был нелёгкий характер, но когда он сумел найти с ним общий язык, у Даниэля не стало более верного друга.

Сегодняшний Авали́ сделался для него освободителем, спасавшим от заточения в четырёх стенах. Даниэль относился к нему, как к коню — хвалил и журил, похлопывал по рулю, когда им удавалось вместе преодолеть очередное препятствие. На живых лошадей он долго не мог смотреть, но и это прошло. Теперь они с Авали́ вместе ездили в пригород и любовались ими издали. Душа почти не болела, грусть была светлая, в пастельных тонах, словно старинный выцветший пейзаж. Боль накрывала, только когда вспоминал Дюка. Грандюк де Монплезир. Десятилетний красавец породы французская верховая. Почти человек. Больше чем человек. Его брат, которого он погубил…

Впрочем, случалось это редко. Лошадей, похожих на Дюка, так просто не встретишь.

Даниэль включил поворотник, аккуратно перестроился в левый ряд и свернул с авеню Фош на развязку, выводившую к воротам Дофина. На парковке для инвалидов всегда были свободные места. Ещё несколько минут ушло на то, чтобы при помощи сердечного прохожего достать из багажника коляску и пересесть в неё. Всё! Можно отправляться на прогулку.

Даниэль обожал Булонский лес. И каждый раз, выбираясь сюда, испытывал настоящее полноценное счастье. Больше всего ему нравилось гулять в пасмурные, неприветливые будние дни, когда в парке было пустынно, и не приходилось ловить на себе любопытные взгляды прохожих, делая перед самим собой вид, что их не замечаешь.

Но сегодня, несмотря на то, что с утра хмурилось и накрапывал дождь, к полудню погода разгулялась, и неяркое осеннее солнце просвечивало сквозь красно-жёлтые кроны деревьев, наполняя воздух неповторимым золотистым свечением. Туристов было мало.

Свернув в любимую аллею, тенистую и местами даже сумрачную, Даниэль покатил привычным маршрутом. Скамейки в основном стояли пустые, лишь изредка на них попадались рафинированные парижские старушки в стильных костюмах и клетчатых кашне, почему-то их всегда было много в этой части парка. Может, здесь обитал тайный клуб fashionista âgée3?

На одной из скамеек сидела молодая женщина в красном кардигане. Ветер играл прядями густых каштановых кудрей, рассыпавшихся по плечам. Даниэль невольно замедлил движение — он ещё не отвык любоваться красивыми женщинами, — и вдруг узнал её.

Ну да, это она, та самая девушка, которой стало дурно в кафе несколько дней назад. Кажется, она приняла его тогда за кого-то другого, и почему-то сильно испугалась. Впрочем, Даниэлю было в тот момент не до неё: после встречи с адвокатом жены он пытался привести в порядок собственные чувства и мысли.

Стоп! Он не станет думать сейчас о Николь! Ни к чему губить такой прекрасный день…

Даниэль решительно повернул к девушке на скамейке. Она сидела глубоко задумавшись, глаза смотрели в пространство, а пальцы гладили футляр скрипки, лежавший на коленях. Отчего-то Даниэль засмотрелся на её руки — длинные, тонкие пальцы, ногти коротко острижены и никакого лака. Узкие запястья, хрупкие, как у фарфоровой статуэтки. Красивые руки.

Он взглянул в лицо — бледное, без макияжа, кожа на виске прозрачная, под глазами тёмные круги, как у человека, изнурённого постоянным недосыпом.

— Простите, мадам, — он постарался, чтобы голос звучал мягко и приветливо, — вы помните меня?

Она обернулась, и глаза, как и тогда в кафе, расширились, а лицо побелело так резко, что Даниэль испугался, что она вновь упадёт в обморок. Что он тогда станет с ней делать?..

— Не бойтесь, — он улыбнулся как можно сердечнее, — я просто увидел вас и решил узнать, как вы себя чувствуете? Мы встречались несколько дней назад, вам тогда сделалось дурно. Вы помните?

Она смотрела странным взглядом, будто запоминала на случай, если придётся составлять фоторобот — пристально, настойчиво, напряжённо. Причём не на коляску и безжизненные ноги, как большинство нынешних собеседников, а только в лицо. Ему стало не по себе.

— Простите, — пробормотал он смущённо и собрался отъехать от странной девицы.

— Подождите! — Теперь она глядела умоляюще. — Не уезжайте! Вы ведь Даниэль Клема́н?

Он удивился так сильно, что неловкость и смущение как рукой сняло.

— Да. Мы знакомы?

— Нет, — она чему-то улыбнулась, но это была лишь тень улыбки, — я читала про вас.

Девушка выговаривала слова очень чётко и правильно, но что-то тем не менее наводило на мысль, что она иностранка — даже не акцент, а лёгкий едва различимый нюанс, придававший речи шарм.

— Вы итальянка?

— Нет, — она снова улыбнулась, на сей раз гораздо живее, — я из России.

— Путешествуете?

— Работаю.

Даниэль кивнул на скрипку, лежавшую на коленях:

— Вы музыкант?

— Да. Играю во французском национальном оркестре.

Даниэль протянул руку и потрогал футляр:

— Мне всегда казалось, что игра на скрипке — нечто сродни волшебству, научиться этому нельзя, нужно с этим родиться.

Она рассмеялась. У неё был приятный смех — негромкий и лёгкий, как дуновение ветра.

— Вы не представляете, какой океан слёз и кровавого пота проливает человек, прежде чем стать музыкантом… И как сильно нужно любить музыку, чтобы не бросить это занятие.

Это как с лошадьми, подумал Даниэль, сколько сотен раз нужно упасть, подняться и снова сесть в седло, чтобы стать спортсменом. Превозмочь боль и страх, переломить себя. Без характера, упорства, воли к победе и любви к лошадям, это невозможно…

Странно, он никогда не умел флиртовать с девушками, болтать ни о чём и смотреть со значением. Всегда чувствовал себя стеснённо. Теперь же, в компании этой странной скрипачки, ему было приятно и легко, словно повстречал давнего друга.

— Простите, я не знаю вашего имени.

— Сандра. Александра Ланс.

***

Сандра вздохнула — шум за стеной нарастал, соседи опять гуляли. Значит, снова бессонная ночь, полная воспоминаний и раздумий. Впрочем, может, оно и к лучшему.

С той встречи в кафе, перевернувшей жизнь с ног на голову, прошло уже три недели. Но она не только не успокоилась, странное состояние, почти раздвоение личности, становилось всё острее. Этому немало способствовало то, что она чуть не ежедневно виделась с Даниэлем.

Раз после тренировки она зачем-то подъехала к нему и поздоровалась. Кажется, он удивился и обрадовался. И с тех пор стал спускаться на своём авто прямо к манежу, махал ей рукой, улыбался и внимательно следил за тренировкой. Иногда давал советы, как лучше выполнить тот или иной элемент выездки. Лицо Жака при этом делалось восторженным, как у мальчишки, и он слушал советы Даниэля почтительно, почти благоговейно.

Потом они стали гулять в окрестностях конюшни: Сандра не спеша ехала рысью, а Даниэль — рядом на автомобиле. Как-то так получалось, что им всегда было о чём поговорить.

Ирен всякий раз удалялась с подчёркнутой деликатностью, оставляя их вдвоём.

А однажды, около недели назад, выйдя из театра после репетиции, Сандра увидела возле ворот знакомый лавандовый кабриолет.

— Я хотел пригласить вас прогуляться по вечернему Парижу, — сказал Даниэль, и она, заставив замолчать здравый смысл, согласилась.

Даниэль долго катал её по городу, рассказывая о местах, где они проезжали. Он великолепно знал историю и был интересным рассказчиком. Но даже если бы он не умел связать двух слов, Сандра всё равно была бы рада просто находиться с ним рядом и глядеть на него.

— Почему вы на меня так смотрите? — спросил он, наконец.

— Мне кажется, я знаю вас много-много лет, — тихо ответила она.

Это была и правда, и неправда.

С пяти лет она знала Дениску. Они познакомились, когда Сандра с мамой переехали в новую квартиру.

— Когда ты вырастешь, я на тебе женюсь, — сказал смешной вихрастый мальчишка с ободранными коленками, подошедший к ней во дворе в первый же день.

Кажется, она так удивилась, что даже не стала возражать.

С тех пор они всегда были вместе. В школе сидели за одной партой, вместе учили уроки, вместе бегали на каток, вместе убирались сначала в Денискиной квартире, потом в её собственной. Когда она болела, Дениска варил для неё компот из сухофруктов и сидел у постели, уговаривая съесть ненавистный куриный суп.

Он не обращал внимания на дразнилки одноклассников «тили-тили-тесто — жених и невеста!», и скоро тем надоело дразниться. Класса примерно с пятого их называли Денискиной фамилией — «Орловы», и никто, включая родителей, не сомневался, что после школы они поженятся.

Поэтому, когда выяснилось, что Сандра беременна, обе мамы повздыхали — рановато детей заводить, сами ещё дети, — но дружно отправились в ЗАГС, писать заявление, чтобы молодой паре позволили пожениться до наступления восемнадцати лет.

Пожениться они не успели. За четыре дня до свадьбы Дениску, ехавшего на мопеде, сбил камаз…

…За стеной бабахнуло, раздался женский визг, а потом хохот. Сандра вздохнула. Улица Рокет, где она снимала квартирку — крошечная комнатушка и совмещённый санузел с душевой кабиной вместо ванной — находилась на границе двадцатого округа. Не слишком фешенебельное место, в котором селились в основном иммигранты. Впрочем, появлялась она здесь нечасто. После встречи с Этьеном Сандра жила по большей части у него, в благополучном и респектабельном Иль-де-Франс.

Но вот уже несколько дней она наотрез отказывалась ехать к Этьену, выдумывая всевозможные отговорки, и отправлялась сюда. Этьен смотрел со всё возраставшим недоумением, но вопросов не задавал.

…Прогулка по Парижу закончилась странно. Даниэль довёз её до дома, но вместо того, чтобы попрощаться, они почему-то остались сидеть в машине. Разговор как-то сам собой затих, и вдруг оказалось, что они уже довольно долго просто глядят друг на друга. У него было напряжённое, бледное лицо, лоб прорезала горькая складка, а в синих Денискиных глазах плескался целый океан боли.

Словно очнувшись, Сандра заторопилась домой, но прежде, чем успела выскочить из машины, Даниэль поймал её руку и поднёс к губам.

— Сандра, — негромко проговорил он вслед, — поиграйте мне на скрипке. Когда-нибудь…

Сандра потрогала пальцами кисть руки там, где её коснулись его губы. Кожа горела, как от ожога.

Я люблю его, вдруг отчётливо поняла Сандра. Любовь к Дениске, которую она считала давно умершей, вдруг воскресла и обратилась на Даниэля.

Сандра заметалась по комнате.

Она сошла с ума! У неё есть Этьен, лучший на свете мужчина, друг, возлюбленный, близкий и понимающий человек. У неё есть Марк, по которому она так скучает. Ей никто больше не нужен!

Но чем больше старалась убедить себя, приводя сама себе правильные и неоспоримые аргументы, тем отчётливее понимала, что Даниэль уже стал частью её жизни.

А как же сын? Этьен давно предлагал привезти его сюда, и после Нового года Сандра собиралась забрать Марка. Разрыв с Этьеном поставит крест на его приезде…

Часа через два, окончательно измучившись, Сандра взглянула на часы, прикидывая, сколько времени сейчас в Саратове, и взялась за телефон.

— Мама! — голос сына звучал совсем близко, словно между ними не было сотен и сотен километров. — Когда ты приедешь? А я сегодня получил две пятёрки по математике! Мы с бабушкой тебя по телевизору видели! Я так соскучился, мама!

***

Вытерев слёзы, Сандра несколько минут посидела, закутавшись в мягкий плед. Ша́баш за стеной набирал обороты. Если повезёт, кто-нибудь из соседей вызовет полицию, и тогда до утра можно будет немного поспать. Впрочем, местные жители, или как она сама, были иммигрантами, или старались не иметь дел с полицией. Так что, скорее всего, события пойдут по привычному сценарию — попойка, скандал, драка. Разве она может привезти сюда Марка?..

Разговор с сыном не принёс покоя душе — напротив, смятение усилилось и, поколебавшись немного, Сандра вновь взялась за телефон. Пальцы привычно набрали знакомый номер.

— Привет, — проговорила она, когда ей ответили.

— Сашка! — Голос Риты вмиг потеплел. — Как ты, моя хорошая?

Они вместе учились в Гнессинке, делили одну комнату в общаге, и человека ближе Риты Фишман для Сандры не было. Наверное, даже если бы у неё была сестра, и та вряд ли смогла бы быть ей роднее, чем Рита.

Выслушав сбивчивый рассказ, Рита произнесла холодно:

— Ланская, не сходи с ума! Зачем тебе чужой малознакомый инвалид? Ты должна думать о маме и Марике.

— Он так похож на Дениску…

— Но он не Дениска, — перебила Рита жёстко, — и никогда им не станет.

Они помолчали, каждая в свою трубку.

— Саш, не выдумывай. — Рита вновь заговорила ласково, как с маленьким ребёнком. — Я бы восхищалась и преклонялась перед тобой, если бы ты посвятила жизнь искалеченному Денису, но связываться с человеком, которого ты совершенно не знаешь, только из-за того, что тот на него похож, это глупость несусветная. И, прости, эгоизм. О сыне подумай. Ты ему сейчас нужна больше всего. Без тебя пацан растёт. Ни отца, ни матери. И маме твоей ребёнка поднимать ой как нелегко. Да, я знаю, что ты им все деньги отсылаешь, отказываешь себе в самом необходимом, но ей ведь всё равно тяжело ужасно. А с тех пор, как твоя свекровь умерла, Марика даже оставить не с кем. Так что не выдумывай ничего, забирай его к себе и живите, радуйтесь. И Этьен — замечательный мужик, а главное, любит тебя по-настоящему. Поверь, это стоит всех твоих безумных фантазий.

До утра Сандра пролежала, сжавшись в комочек под пледом, глядя остановившимися глазами в темноту. За стеной ругались, дрались, хохотали, пели — всё как обычно. К утру она приняла решение.

В телефоне слышались длинные гудки.

— Привет, — сказала она, когда на том конце сняли трубку, — ты можешь подъехать в кафе часам к десяти?

***

Полетт не хотела подслушивать, но клиенты расположились так близко от стойки, что получалось как-то само собой. В этот час в кафе было пусто, и девушка попросила убавить музыку, объяснив, что у неё будет важный разговор.

Полетт часто видела её здесь, но обычно она появлялась в середине дня — высокая, тоненькая, элегантно одетая, с пышной копной непокорных кудрей и футляром от скрипки, который прижимала к себе бережно, точно ребёнка. Выпивала чашку кофе и уходила, оставив неплохие чаевые.

Сегодня посетительница пришла в неурочный час и без скрипки, заняла столик у окна, заказала неизменный капучино, но почему-то пить не стала — глядела на бегущих по тротуару людей, нервно сжимая тонкие длинные пальцы.

Спутника её Полетт узнала сразу, хотя в кафе прежде не встречала. Этьен Бюжо, знаменитый хирург, владелец сети клиник. Богач, между прочим!

Полетт у себя за стойкой придвинулась как можно ближе и, повернувшись к посетителям спиной, принялась деловито перетирать и без того сияющие чашки. В зеркале над стойкой весь зал был как на ладони.

Очень скоро она поняла, что за столиком возле окна разворачивается драма не хуже, чем в «Комеди Франсез»: Бюжо делал предложение скрипачке. Полетт обожала любовные романы, и девушка, кареглазая, с хорошей улыбкой, ей нравилась. Но дальше сценарий почему-то сбился, и всё пошло наперекосяк.

Музыкантша нисколько не обрадовалась, напротив, побледнела, а лицо сделалось виноватым и очень грустным.

— Этьен… Спасибо тебе, но я не могу.

Он, кажется, был ошеломлён таким поворотом не меньше Полетт:

— Но почему, Сандра? Ты боишься, что мы с твоим сыном не сможем подружиться?

Она коснулась его руки и погладила красные шершавые пальцы с коротко остриженными ногтями очень нежным, ласкающим движением:

— Ну что ты… Я знаю, ты был бы прекрасным отцом Марку. Дело в другом… Мы должны расстаться.

Бюжо ошарашенно захлопал ресницами. Полетт отметила, что они у него длинные и пушистые, как у девицы.

— Мы вместе почти два года, и мне казалось, тебя всё устраивает… Я знаю, что ты не влюблена в меня без памяти, но это и не обязательно, разве нам плохо было всё это время?

— Ты замечательный! Лучший на свете человек! И я очень тебе благодарна. Ты помог и поддержал меня, когда я приехала в Париж. Но я не могу стать твоей женой и вообще быть с тобой, потому что я встретила другого.

Худое горбоносое лицо окаменело. Бюжо машинально продолжал крутить в пальцах бархатную коробочку с сердечком на крышке, а Полетт вмиг разлюбила приятную клиентку. Ишь ты, фифа какая! Такого мужика — побоку.

— Могу я узнать, кто он? — голос Бюжо сделался ледяным.

— Даниэль Клема́н.

Имя ничего не сказало Полетт, хотя показалось смутно знакомым. Зато Бюжо вытаращил глаза:

— Но… он же инвалид! — и дальше заговорил совсем непонятно: — Сандра, он другой человек! Я представляю, как тебе больно, это тяжкое испытание. Но пойми: он не будет тем, кого ты помнишь. Он совершенно другой. Не делай поспешных шагов, прошу тебя!

Девушка опустила голову.

— Нет, Этьен. Мне тяжело было принять решение, но я его приняла. Я понимаю, как глупо это выглядит: он прикован к коляске, у него есть жена, которую он больше не интересует, я почти его не знаю… Но всё же… я люблю его… Прости.

Они надолго замолчали. Полетт слышала весёлый уличный гомон — авеню Монтень жила своей яркой и беспечной жизнью.

Наконец, Бюжо отодвинул стул и поднялся:

— Жду его в среду на консультацию, все снимки, выписки и заключения пусть захватит с собой. — Голос звучал ровно и спокойно, но у Полетт отчего-то перехватило дыхание. — Я посмотрю, быть может, ещё можно что-то сделать.

Бросив на стол купюру, раз в пять превышавшую стоимость заказа, он, не оглядываясь, вышел.

Скрипачка сидела, откинувшись на спинку диванчика и закрыв глаза. Плечи её ссутулились, словно на них лёг неподъёмный груз, по бледному лицу текли слёзы. Даже буйные кудри, рассыпавшиеся по плечам, казалось, поникли.

«Надо же, — подумала Полетт невпопад, — оказывается, на ней совсем нет косметики…»

***

Ирен холодно смотрела на Сандру и молчала. Холёное, выпестованное дорогими косметологами лицо исказила презрительная гримаса. Сандра никогда не обольщалась на счёт истинных чувств, что Ирен испытывала к пассии бывшего мужа, но открытую вражду та демонстрировала впервые.

— С какой стати я буду помогать тебе? — проговорила она, наконец.

Сандра усмехнулась и вошла в квартиру, хотя было видно, что Ирен не собирается её приглашать.

— Тебе в том прямая выгода, дорогая. — Слово «дорогая» прозвучало, как ругательство, и Ирен вздёрнула искусно подкрашенные брови. — Ты же мечтаешь вернуть Этьена?

Ирен разглядывала гостью, как экзотическую рептилию, с брезгливым интересом и отвращением.

— Я всегда знала, что ты взбалмошная идиотка, — проговорила она наконец. — Не понимаю, что он в тебе нашёл. Кроме смазливой мордашки — никаких достоинств. Даже сисек — и тех нет.

— Это тебя не касается, — холодно отрезала Сандра.

— Ты прогадала, милочка, — Ирен усмехнулась с нескрываемым злорадством, — пафосный автомобильчик и домик в пригороде Парижа — единственное, что осталось у калеки. И те драгоценная жёнушка с ним непременно поделит, если вовсе не отберёт. Говорят, она настроена оставить его без единого сантима и поместить в дом инвалидов. Так что ничего тебе не обломится.

— Мне нужен его адрес. — От ледяной ярости у Сандры покалывало кончики пальцев.

— Ищи сама.

— Хорошо. — Сандра шагнула к двери, но на пороге обернулась. — Как ты думаешь, если я приду к Этьену и скажу, что согласна выйти за него, он простит мне сегодняшнее недоразумение?

— Он выставит тебя за дверь. — Голос Ирен звучал уверенно, но в глубине глаз мелькнуло сомнение.

— Проверим? — Сандра сердечно улыбнулась, глядя ей в лицо.

Ирен помедлила несколько секунд и потянулась к телефону.

— Приве-е-ет, — прочирикала она в трубку, томно растягивая гласные. — Будь душкой, солнышко, сделай одолжение. Мне срочно нужен адрес Даниэля Клема́н.

***

Тоска накатывала по вечерам. Тёмная тишина дома наваливалась со всех сторон, словно подушка в руках душителя. Он сопростивлялся как мог — зажигал по всем комнатам свет, включал музыку и телевизор, лишь бы защититься от звенящей ледяной тишины. Чаще всего отвлечься удавалось, и поздно ночью, пересаживаясь с коляски на постель, он мельком думал, что прошёл ещё один день...

Глупая привычка — считать дни, он ничего не мог с ней поделать. В детстве всегда отмечал, сколько осталось до каникул, до лета, до поездки к деду в Марсель. Что он считает теперь? Дни, оставшиеся до смерти?

Сегодня вечер выдался особенно гнусным. Должно быть, из-за очередного разговора с адвокатом Николь. Даниэлю казалось, что они уже договорились обо всём, и вот — у его жены новые претензии. Бодрые телевизионные голоса даже не пытались защитить от тишины. Кажется, безмолвие сокрушило, наконец, все преграды и поселилось внутри его.

Напиться что ли? Он знал, что делать этого нельзя. Сто́ит дать себе слабину хоть раз, и всё — не заметишь, как окажешься под забором.

Даниэль подъехал в бару, достал бутылку бренди и тонкостенный хрустальный бокал.

Он сильный. Он спортсмен. Без двух минут олимпийский призёр. Бронзовая медаль была у него в кармане, даже если бы он проехал кросс медленнее всех остальных участников. Даже если бы прошёл его шагом… Прокля́тый кросс, на котором погиб Дюк, а сам он превратился в обломок человека…

Даниэль отвинтил пробку, плеснул в бокал золотисто-коричневую жидкость. Глотнул, не чувствуя вкуса. Может, так будет даже лучше. Кому какое дело до спившегося инвалида… Нет никого, кому он был бы дорог и нужен.

Если бы тогда, сразу после травмы, Николь не сделала аборт, у него было бы теперь двое детей…

В такие вечера он часто думал о них. Выходит, он убил не только Дюка, но и двух нерождённых детей…

Первый год та трасса часто снилась ему по ночам, та прокля́тая стенка, которую они не преодолели. В чём была его ошибка? Почему Дюк прыгнул раньше, чем должен был? Ведь за совместную жизнь они преодолели сотню таких стенок.

Даниэль сделал ещё глоток.

Никто и никогда не смотрел на него такими глазами, как эта девушка. Сандра. Александра Ланс.

Он зажмурился и с яростью швырнул бокал в стену, тот разлетелся хрустальными брызгами.

О чём ты думаешь?! Какая девушка?! Зачем ты ей нужен? Зачем она тебе нужна? Что ты станешь с ней делать? Читать стихи при луне? Идиот…

Тогда в машине он едва сдержался, чтобы не поцеловать её...

Жалкое ничтожество! Почему ты не погиб вместе с Дюком?..

От резкого звука Даниэль вздрогнул и выронил бутылку. Она покатилась по паркету, оставляя за собой неровный коричневый след. Не сразу понял, что это дверной звонок — он уж и забыл, как тот звучит.

Выехав в прихожую, нажал на кнопку, открывавшую входную дверь, и дрогнул, судорожно вцепившись в подлокотники коляски.

— Привет, — проговорила Сандра, — я пришла поиграть для тебя на скрипке. Можно войти?