Загрузка
Клер

 

 

 

Глава 1

 

Осенний Петербург – это нечто совсем особенное, не похожее ни на один город, ни в одно из времён года. Нечто особенно мерзкое и слякотное, когда с неба сыплется непонятная грязь, мокрая и липкая, и оседает на улицах, окнах и лицах прохожих. Это противный, пронизывающий до костей ветер, дующий то с Ладоги, то с залива, но с одинаковым результатом: резкий и колючий, он словно создан для того, чтобы, как бы ты тепло не оделся, все равно почувствовал себя маленьким и беззащитным.

Так думала Клер, стоя у окна пасмурным осенним днем, и смотря на наклоненые фигуры людей, борющихся со встречным ветром. Напротив нее, на фасаде дома Рябушкиных, мерзли несчастные обнаженные нимфы. Вода в Мойке билась о гранитные берега, будто готовая разбить сковывающие ее барьеры, и не понятно было, что это стучит в окна дома, за которыми стояла закутавшаяся в шаль красавица Клер: брызги волн реки или мелкий дождь, словно процеженный сквозь сито.

Мысли Клер нельзя было назвать радостными. Она думала о том, что за осенью, холодной и сырой, придет зима, которая, кажется, длится вечно. Вечно будут затягивать небо эти серые низкие облака, нависающие над городом, только дождь превратится в снег. За зимой последует весна, слякотная, грязная. Растаяв, снег выпадет вновь, и так много раз, пока, наконец, не придет май, и не зарядят дожди. И на протяжении всего лета дожди не пустят на небо солнце, будут стучать по мостовой, расплываться кругами в воде Мойки. Нимфы на фасаде дома напротив будут мокнуть под ними, с тоской смотря на свое отражение в мутной воде, и вспоминая яркое солнце далекой теплой родины.

Клер поплотнее завернулась в шаль. Она не любила Питер за его погоду, всегда плохую, за его каменные дебри, за шум колясок на мостовых, за толпы народу, спешащего по своим делам. Она чувствовала себя потерянной среди множества себе подобных, ненавидела шумные улицы и многолюдные модные магазины, которые так любили ее мать и сестра.

Сегодня выдался какой-то особенно промозглый день, и даже теплая шаль не помогала согреться. В доме было тоже холодно, будто сырость проникла и внутрь, не считая преградой стены и окна. Слышались звуки музыки – это, конечно, играла мать, которая не могла и дня прожить без фортепиано, из коридора доносились голоса служанок, которые весело болтали и смеялись. Из гостиной, где сестра Клер Ольга принимала своих подруг, доносились веселые голоса девиц. Они смеялись, обсуждая предстоящий прием у Саниных, куда созвали весь цвет общества. Среди всех имен девушки чаще всего произносили имя майора Патова, о котором говорили только понизив голос, давясь сдерживаемым смехом. Мари Санина доверительно сообщала подругам, что оный майор Патов лично пришел поблагодарить их за приглашение и даже поцеловал на прощание ее, Мари, руку.

Веселый голос Мари звонко разносился по всему дому, хотя она и старалась говорить как можно тише. Клер не могла не вслушаться в ее слова, прерываемые иногда только смехом или замечаниями подруг. И вдруг она подумала, что все в этом доме, кроме нее, веселятся. Всем, кроме нее, тепло. Никто не смотрит на воду Мойки, никто не думает о том, холодно ли скульптурам на фасаде дома Рябушкиных, и о том, что скоро зима, и что еще очень нескоро вернется ушедшее лето. Она стянула шаль у шеи и отвернулась от окна. Не зная, чем себя занять, Клер прошлась по комнате, считая шаги. На столе лежала раскрытая книга, брошенная ею на середине. Клер подняла книгу, пробежала глазами несколько последних строк, и положила ее обратно. Ее совсем не интересовала придуманная жизнь, а настоящей она за свои двадцать лет так и не узнала.

– Я надену платье из белого атласа с голубыми цветами, а к поясу подколю букет фиалок, – слушала она голосок Аликс Гебриной, – мне так идет голубой! Вот и маменька так говорит, она обещала дать мне нитку жемчуга, чтобы оттенить цвет волос!

Аликс была смуглая и черноглазая, как цыганка, но считалась чуть ли не первой красавицей. Клер не любила ее, как не любила всех задавак, хотя понимала, что ее нелюбовь вызвана скорее жизнерадостностью и яркой красотой Аликс, чем какими-то другими ее качествами. Не то что бы Клер завидовала ей, она не могла завидовать Аликс из-за красоты, скорее всего, они просто были слишком разные, чтобы понять друг друга. Вот и сейчас, услышав ее голос, Клер взяла книгу и прошла в другую комнату.

– Клара Ивановна, к вам гости, – раздался голос старой горничной, Анфисы Никитичны, которая появилась сзади как всегда неслышно в своих мягких туфлях и неизменном белом переднике.

Клер обернулась. Она меньше всего была сейчас расположена принимать гостей, но подумала, что, возможно, это хоть немного развеет ее скуку и тоску. Тоску? Она не тосковала, но больше никак нельзя было назвать то ощущение пустоты и скуки, от которого становится горько во рту.

– Кто, Анфиса?

– Кузьма Антонович пожаловали.

– Проси.

Она вернулась в гостиную и облокотилась о стол тонкой рукой. Шаль сползла ей на плечи, и один ее конец упал на пол.

Многие считали, что Клер не понимает своей красоты. Но они ошибались. Клер прекрасно понимала, насколько она красива. Ей неустанно повторяли это все, кто видел ее, все, кто был в нее влюблен. Ей присылали цветы совершенно незнакомые люди, ей посвящали стихи, ей признавались в любви. Возможно, она именно потому и согласилась на помолвку с полковником II гусарского полка Его Императорского Величества Кузьмой Антоновичем Севериным, что он совершенно явно не был в нее влюблен. Он не писал ей стихов (он вообще их не писал), не смотрел измученным взглядом голодного пса. Их отношения можно было назвать товарищескими, и Клер нравилось то, что только с Кузьмой Антоновичем она могла разогнать свою вечную скуку. Когда он входил, она ощущала будто свежую струю воздуха, которая напрочь разгоняла горький мрак вокруг нее.

Вот и сейчас она обрадовалась его приходу. Он был старше ее на десять лет, темноволосый, с бакенбардами и широкими бровями, сросшимися на переносице. За эти брови ее сестра прозвала его берсерком, но Кузьма Антонович не обиделся, а вроде бы даже загордился. Ольгу он постоянно поддразнивал, за что та на дух его не переносила и за глаза называла занудой.

Кончено, на взгляд Ольги он и был занудой. Он постоянно говорил о чем-то более серьезном, чем балы и маскарады, платья и жемчужные ожерелья. Но Клер находила его общество интересным. Целыми часами они могли говорить обо всем на свете, и всегда их взгляды совпадали. Три года назад они объявили помолвку, и между ними был заключен тайный договор, который Клер называла Тайным пактом, о том, что помолвка может быть расторгнута при желании одной из сторон. Поклонники ее об этом не знали, а ее несвобода сильно мешала им приходить каждый день с предложениями руки и сердца одно нелепее другого.

Родители Клер были тоже довольны, так как Кузьма Антонович был им сосед по имению, которое по завещанию отходило Клер, и после свадьбы оба имения должны были объединиться в одно. Оставалось только гадать, зачем помолвка нужна была самому жениху. То ли ему льстило, что за него согласилась выйти такая красивая девушка, которая могла бы сделать благодаря своей внешности намного более выгодную партию, то ли он скучал, то ли еще что. Но он был доволен, и все вокруг были довольны, поэтому жили ожиданием свадьбы, которую Клер обещала назначить на следующий год. Она сама не знала, что ее удерживает от замужества, но старалась протянуть с ним как можно дольше. Может быть, она надеялась встретить любовь, в которую уже давно не верила.

Клер обернулась, смотря на дверь. Она прекрасно знала, что в этой позе, полунебрежной— полуизящной, но, в любом случае, хорошо продуманной, она представляет собой прелестную картинку. Высокая и стройная, в голубовато-сером платье с черным шитьем вдоль подола, с черными блестящими волосами, убранными в две косы, обмотанные вокруг головы, с огромными черными глазами на бледном узком лице с острым подбородком и прямым носом, Клер могла затмить своей меланхолической красотой любую, даже самую прекрасную женщину. Кузьма Антонович ее не любил, и, хотя это ее полностью устраивало, все же Клер немного задевало такое равнодушие, и она делала все, чтобы покорить не только его ум, но и его сердце. Иногда она думала, что тут же рассталась бы с ним, признайся он ей в любви, и от этого игра становилась еще более интересной.

Кузьма Антонович вошел и поклонился с присущим ему одному изяществом, поднес ее руку к губам.

– Вы прекрасны как никогда, Клара Ивановна, – он улыбнулся, и Клер показалось, что он посмеивается над ней, как над ее сестрой, – надеюсь, вы не скучали без меня так отчаянно, как умеете только вы одна.

Она вскинула голову:

– Скучала, – призналась она, пожимая его руку и приглашая пройти с нею в чайную, где расторопная Анфиса Никитична уже накрывала столик, – я думала… вы будете смеяться, – она опустила глаза и тут же вновь посмотрела на него, – я думала о том, что каменным нимфам должно быть очень холодно в нашем климате, ведь они совсем раздеты…

– Они, наверное, скучают по своей солнечной Греции, – совершенно серьезно ответил Кузьма Антонович, – вы и об этом думали?

– Да, да, – обрадовалась Клер, – мне вдруг стало так жалко их, иностранок! Они здесь чужие… как и я…

– Вы? Почему же?

Клер стала разливать чай, сделав знак Анфисе Никитичне оставить их одних.

– Я сегодня смотрела на дождь, и мне было очень грустно, пока вы не пришли, – Клер посмотрела на него сквозь ресницы, – а все… Мама играет на фортепиано, поет, с ней Марфа Семеновна, тоже поет и смеется. Ольга пригласила подруг, они обсуждают свои наряды, которые наденут в воскресенье на прием у Саниных. Им весело. Даже горничные смеются и радуются жизни… Только меня ничего не радует. И никому нет до меня дела.
Глаза их встретились. Две пары черных глаз. Только глаза Клер были темнее, черные, как сама чернота. А глаза Кузьмы Антоновича, более светлые, немного насмешливые, с веселыми искорками в глубине, по сравнению с ее глазами казались звездным ночным небом.

– Но вас ведь радует мой приход, – сказал он и усмехнулся, но не зло, а как-то дружески.

– Конечно, – улыбнулась она, сжимая его руку своей, – но у меня нет подруг, и даже моя родная сестра постоянно обзывает меня бастардессой! Как я могу любить ее, если она совсем не любит меня?

– Ваша сестра еще слишком юна, чтобы понимать, что она делает. Она завидует вам, вашей красоте, даже вашему происхождению. Ей кажется таким романтичным происхождение от какого-то неизвестного маркиза, даже если и незаконное.

– Но ведь она всему городу разболтала, что я ей не сестра!

– Это только придает вам романтический ореол. Ведь вы наполовину француженка, к тому же дочь принца, тем более, вы так божественно красивы!

– Моя мать считает, что я должна гордиться своим происхождением. Но я не считаю так. Бастардесса всегда бастардесса, даже если она прекрасна, как…

– …вы, – вставил гусар.

– Прекратите! – воскликнула Клер, – зачем вы дразните меня? Я постоянно думаю о своем настоящем отце. Матушка отказывается назвать его имя, так как поклялась хранить его в тайне… Уж лучше бы она вообще скрыла мое происхождение! Тогда, может быть, я не чувствовала бы себя такой чужой в своем доме!

Кузьма Антонович смотрел на нее то ли с интересом, то ли с удивлением.

– Но ведь ваша сестра все отдала бы, только бы быть на вашем месте! – сказал он, и Клер снова не могла определить по выражению его лица, говорит ли он правду, или просто смеется над ней, – она все на свете отдаст, чтобы получить вашу красоту и вашу загадку. Ведь в ее жизни никакой загадки нет. Только платья с воротниками, расшитыми жемчугом.

Клер рассмеялась. Ей вдруг стало легче, как становилось всегда в обществе своего нареченного жениха. Она отпила глоток из чашки и поставила ее на стол, звякнув ею о блюдце.

– Кстати, я собираюсь надеть платье из зеленого атласа, и к нему приколоть на волосы зеленые перья райской птицы. Что вы скажете по этому поводу? – задорно улыбнулась Клер.

– Скажу, что получу пару вызовов на дуэль. Но мне не привыкать. Честно говоря, я неистребим, так что надевайте, что вашей душе угодно. Я сумею защитить вас в любом наряде.

Теперь они засмеялись вместе, и Клер услышала, как приоткрылась дверь в гостиную Ольги. Видимо, девушки заинтересовались их беседой. Она повела глазами в сторону двери, и Кузьма Антонович вдруг заговорил совершенно скучным серьезным голосом, каким и положено говорить приличному зануде:

– Прошу заметить, Клара Ивановна, что, когда Иван Грозный приказал казнить боярина Кошкина, общинных земель в России уже не существовало. Земли располагались чересполосно, но принадлежали они почти все не свободной общине, а разного рода помещикам, которые имели право поступать с ней по своему разумению. И, как вам известно, ценнейшая Клара Ивановна, царь Иван Васильевич раздавал земли казненных им бояр своим опричникам и другим близким к его персоне людям…

За дверью раздались смешки, после чего тихие шаги и шуршание платьев направились в сторону гостиной, дверь закрылась, и наступила тишина. В этот момент Клер и Кузьма Антонович так и покатились со смеху, и смеялись до слез, не в силах остановиться в течении нескольких минут, пока Клер не перевернула чашку, и не стала звать Анфису Никитичну, чтобы та прибрала и унесла приборы.

 

Thanks photo

БЛАГОДАРНОСТЬ АВТОРУ

СПАСИБО!
Оставить отзыв:
Сумма благодарности автору
ФИЛЬТР:
ФОРМА:
ЖАНР:
КНИГА ПО НАСТРОЕНИЮ:
ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ:
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ:
В КНИГЕ ЕСТЬ:
ПЕРСОНАЖИ:
АНТИФИЛЬТР:
ФОРМА:
ЖАНР:
КНИГА ПО НАСТРОЕНИЮ:
ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ:
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ:
В КНИГЕ ЕСТЬ:
ПЕРСОНАЖИ:
Сумма пополнения
ПРИМЕНИТЬ
Сумма благодарности сайту
Название книги
Автор
100 руб.
Нашли ошибку?
Цветовая гамма
Выбор шрифта
Режим чтения
Нецензурная лексика
Нашли ошибку?