От автора

Можно ли написать вступление к книге, которая была написана полтора десятка лет назад? Порой — не только можно, но и нужно! Потому что реакция читателя на книгу становится известна, как это не удивительно, только тогда, когда книга дописана, опубликована и прочитана.

Здесь многое зависит даже не от самой книги, а от умения читателя прочесть книгу, увидеть расставленные акценты. Я в своем творчестве уже неоднократно воздавал хвалу своей учительнице по литературе — Надежде Сергеевне, и воздам еще раз. Там, в школе, я не понимал, не видел те намеки, ту путеводную нить, которую оставлял в произведении автор. Такие тонкости я начал понимать гораздо позже — когда сам начал писать. И, отмечу, что с каждым разом я вынужден делать эти намеки все жирнее и жирнее. Вероятно, скоро начну писать огненными буквами на небесах, чтобы читатель заметил. Потому что с думающим, внимательным читателем — проблема. Дефицит. И это я понял еще в своем блоге, когда черным по белому описаны обстоятельства того или иного дела, но в комментариях продолжают задавать вопросы. А почему то? А зачем это? Где-то там, на заре творчества, я думал, что у самого не получается правильно донести мысль до читателя. Но, когда начал отвечать на подобные комментариями цитатами из поста — вопросы рассасывались.

Да. В жизни есть много правил, но главных — всего два. Первое, это относительно легко — быть внимательным. И второе, что гораздо труднее — быть очень внимательным. Я отмечу, что никоим образом не пытаюсь оскорбить читателя, но начинаю уставать, доказывая, что черное — это черное, а белое — это белое, когда в книге написано черным по белому, что черное — это черное. И, соответственно, белое — это белое.

О том, что далеко не каждый может проанализировать и понять текст, я начал догадываться после того, как написал вступление к серии "Скагаран". Если изначально меня обвиняли в плагиате — мол, стырил книгу Франсиса Карсака, чуть изменил и выдаешь за свою, то, после того, как я подробно расписал принципиальные отличия, делающие не только два мира, но и идеи, заложенные в произведениях разительно различными... вот только тогда даже законченные скептики согласились, что сюжет — да, похож, но книги разные.

И, на тот случай, если кто-то выше пропустил, я еще раз отмечу, что совершенно не пытаюсь оскорбить читателя.

Еще задолго до "Скагарана" произошел другой знаменательный момент, на который я тогда не обратил внимание. Вернее, я догадывался, что дело обстоит именно так, но захотелось проверить. В первой версии трилогии "402 метра", которую я написал, если память не изменяет, еще в 2001 году, названия глав звучали примерно так: "глава такая-то, в которой..."

Да, я подражал Б. Акунину, которым тогда все зачитывались и у которого главы назывались именно так. Признаюсь — я сам никогда не читал длинные названия глав. И мне стало интересно, один ли я такой? И вот одну из глав я назвал "глава такая-то, в которой автору интересно, читает ли кто-либо названия глав". И все читатели, с кем мне довелось пообщаться, признали, что до этой главы никто названия глав не читал. И лишь теперь вернулись обратно, перечитывая названия. А дело было, я подчеркну, двадцать лет назад. То есть проблема внимательного прочтения читателем не сегодня возникла. И не вчера.

Но вернемся к нити повествования. Первый камень в мой огород — то, что Алексей Скоробогатов, главный герой книги, не особо-то и положительный. Нет, он не пьет кровь из младенцев — не настолько он злодей, но, все же, тип хамоватый, вороватый, распутник и пьяница. Главный герой непременно должен быть светочем морали и нравственности, как у классиков.

Кому он там, главный герой, чего должен? Если уж обращаться к классике — достаточно вспомнить "Трех мушкетеров" А. Дюма. Чем они занимаются на протяжении всей книги? Пьют, дебоширят, бретерничают, играют в азартные игры. При этом помогают королеве скрыть ее измену! Фактически, "Три мушкетера" — история про провинциального гопника, который ломанул в столицу, где влился в компанию точно таких же гопников. Ах, ну да! Это же гопники эпохи Возрождения — даже как-то романтично!

Если отвлечься от того, что Дюма преподносит протагонистами именно д'Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса, то, внезапно, окажется, что самый положительный персонаж во всей книге — это... кардинал! Ришелье — единственный, кто действует не исходя из собственных интересов, а во благо Франции!

"Подрядчик", написанный в 2008 году, переносит читателя в поздний СССР. Замечу — в 2008 году, когда тема попаданства в СССР еще не стала мейнстримом. СССР — вообще, тема неоднозначная, спорная.

Отсюда — вторая претензия заключается в том, что Алексей не спасает СССР. Вот вообще не спасает. Заботится только о себе. И здесь я отмечу, что спасение СССР от лица такого персонажа не вполне вписалось бы в его характер. Это уже потом, в более поздней попаданческой литературе главный герой стал спасать СССР. Авторов тянуло на глобальное... я никогда не пытался решить в своих книгах глобальные проблемы и всегда был далек от политики. На мой взгляд любое произведение про спасение СССР неминуемо скатится в политический детектив, а не легкое приключенческое чтиво.

И, наконец, третье.

В какой-то из своих книг, а я написал их столько, что имею полное право не помнить, в какой именно, я упоминал, что чтобы спровоцировать миллионы комментариев в интернете достаточно написать одну из двух фраз:

— В СССР было лучше.

— В СССР было хуже.

И все... и понеслась! Те, кто уверен, что СССР был раем с молочными реками и кисельными берегами, начнут спорить с теми, кто уверен, что СССР был филиалом Ада на Земле.

Собственно, по этой причине я и пишу это вступление — потому что очень многие пишут о том, что в "Подрядчике" я очерняю СССР. Это — главная претензия читателей. Доходит до того, что единолично меня обвиняют в развале Союза.

Нет. Это не так. Во-первых, официально заявляю, что лично я никакой ответственности за развал СССР не несу. Во-вторых, я не пытался очернить СССР. Как не пытался и обелить его. Потому что в Союзе были как положительные, так и отрицательные моменты. Нельзя смотреть ни на одно явление без полутонов, черное — черное, белое — белое. Впрочем, современные литература и кино воспитали читателя и зрителя, оценивающего события крайне категорично. Добро должно быть добрым, потому что оно — добро. А зло — злым, потому что оно — зло. И никаких гвоздей! Понятно, доступно для большинства зрителей, позволяет сэкономить на сценаристах, грохнув максимум бюджета на гонорары престарелым звездам и спецэффекты.

Если смотреть поверхностно... и сейчас пойдут спойлеры! Если смотреть поверхностно, то "Подрядчик" — это приключенческий роман и немного любовной истории. Если копнуть поглубже, то "Подрядчик" — это ностальгическая сага по вечным советским холодильникам, мотоциклам JAWA, советскому мороженому в металлических пиалах.

Но основная мысль, которая заложена в книге, которая черным по белому звучит несколько раз — что мы ностальгируем не по самому Союзу. Мы любим не то время, а себя в том времени. Когда мы были моложе, когда у нас не было остеохондроза, камней в почках, гипертонии. Когда забирались на второй этаж без отдышки. И те девушки, что любили нас, тоже были моложе! Когда мы рассказывали друзьям о своих распутствах — никому не приходило в голову уточнить, что гуляли с молодыми девушками. Просто — девушками. И было понятно, что с молодыми. Других тогда у нас не было. Это сейчас требуется уточнение: "был в сауне с молодыми девушками". Чтобы подчеркнуть, что сам еще о-го-го и здоровья хватает на молодых девушек. Ну как молодых... всего по тридцать с хвостиком! А кто младше тридцати — те вообще еще дети.

Если б наша молодость приходилась на сколь угодно мрачные и темные времена, хоть периоды Инквизиции или Великой Чумы — мы бы любили то время. По той же причине — это была наша молодость.

Кто-то возразит. Мол, у тебя в книге рэкет, дефицит, очереди. Чернуха сплошная! Да. У меня в книге рэкет, дефицит и очереди. Потому что я пишу про 1988 год. И вряд ли кто-то сможет заявить, что в 1988 году не было рэкета, дефицита и очередей. Потому что оно там было и спорить с этим бесполезно. Я сам там, в 1988 году, был. Для кого-то 1988 год — история, а для меня — жизнь.

Особо настойчивый скажет: а зачем ты тогда пишешь про конец восьмидесятых? Напиши про семидесятые! Вот уж райское было время! Отвечаю. В следующий раз, когда я буду жить в семидесятых, я напишу про семидесятые. А пока я жил в восьмидесятых, потому и пишу про восьмидесятые.

В конце начала отмечу, что мой роман не пропагандирует абсолютно ничего из того, что запрещено пропагандировать, осуждает то, что положено осуждать и поддерживает то, что надлежит поддерживать. И, конечно, не преследует цели оскорбить кого-либо.