– Платье одень.

   Ингу в Кирилле раздражало всё: его голос, развязный тон, полурасстёгнутая рубашка, пальцы, заложенные за пояс брюк, взгляд, под видимой ленцой которого скрывались цепкость и колючесть. Винить было некого, сама искала поддержки, сама связалась с ним, сама согласилась на их нелепый договор, и это тоже раздражало.  И речь. Один из самых сильных раздражителей.

– Во что мне его одеть?

   Язвительности она уже не скрывала, в первые дни… Нет, в первые дни язвительности ещё не было, тогда просто поправляла, аккуратно и ненавязчиво, чтобы не обидеть. Позже – открыто, прямым текстом: «Правильно говорить…». Кирилл не менялся. Теперь только так.

– Ты его оденешь.

   Повторил с ударением на «ты», словно не понял, что она имеет в виду. Прекрасно понял, глаза выдавали. Когда Инга научилась их видеть? Они ведь не стали такими, всегда были, только она этого не замечала. Сначала было не до того. И наедине они почти не оставались, а шумные компании вниканию в тонкости не способствовали. Да, нет, не в компаниях дело. Главное, что ей было неинтересно, он сам был ей неинтересен. Тогда на его месте мог очутиться кто угодно и, следовало признать, Кирилл оказался не худшим вариантом. А Инге было всё равно, лишь бы не оставаться одной, не прокручивать в памяти тот день…

   Белое платье, белые туфли, перчатки и свадебный букет, с такими же белыми цветами. В тот день было слишком много белого. Слишком. Сейчас в её гардеробе нет ни единой белой вещи, не нужны, не хочет, противно. На той, другой тоже было белое платье. Не свадебное – короткое, облегающее. И маникюр с очень ярким лаком, из-за него пальцы выглядели вульгарно. И вся сцена выглядела вульгарно и пошло. Как она спотыкается в шаге от Стаса, как падает ему в руки, как он её ловит… Долг настоящего джентльмена оказать помощь даме. И пошарить взглядом в её декольте. А долг настоящей дамы отблагодарить, протянув для поцелуя ручку с вульгарным маникюром. Эти хищные пальцы с длинными красными ногтями врезались в память сильнее, чем продолжение благодарности. Увидеть продолжение Инга не должна была. Увидела. Помогли, подсказали, направили.

   До регистрации брака оставалось меньше четверти часа, а жених, отлучившись на минутку, где-то застрял.

– Холостяцкая жизнь не отпускает, – шутили друзья и подначивали невесту: – Иди, отнимай, пока свобода не победила.

   Инга отвечала в тон, смеялась, а потом пошла.

   Они целовались за углом Дворца бракосочетаний, увлечённо и страстно, и в декольте шарил уже не взгляд. И опять этот маникюр, прилипший к его затылку. Выражение было неправильно построено, Стас за такой речевой оборот высказывал бы ей долго, подробно, с разъяснением всех правил. Инга и сама не была косноязычной, родители её развитие на самотёк не пускали, а за год общения со Стасом отшлифовала свою речь практически до идеала, лишь изредка допуская мелкие ошибки в построении предложений или проскакивающие от волнения слова-паразиты, но тогда про маникюр ей подумалось именно так.

   Как оказалась в парке, Инга не помнила, но, на мгновение вынырнув из тёмного омута прострации, поняла зачем. Стас был фанатом скалодрома, мог часами покорять его стены и Ингу. Сама она решилась попробовать всего раз, поднялась на метр. На этом альпинистский опыт закончился, высота дико пугала. Ни страховка, ни уговоры, ни обещания полнейшего отсутствия риска не действовали, фобия была сильнее. А вот за его успехами она наблюдала с удовольствием, любовалась ловкостью движений и бугрящимися от напряжения мышцами.

   В тот день её уже ничто не пугало. Что могло быть страшнее, чем потерять Стаса? Это случилось. Она ему не нужна, иначе не стал бы целоваться с другой в день собственной свадьбы. Как, когда это произошло, Инга не понимала. Инициатором узаконивания их отношений выступала не она, она лишь соглашалась. На выбранный день, на скромное празднование в кругу самых близких, на кругосветное путешествие… Стас всем занимался сам. И ещё прошлым вечером… да и этим утром всё было прекрасно. Что изменилось? Почему? Не понимала. Зато понимала, что собирается делать на скалодроме и была уверена, что неприступная стена падёт перед ней, покорится. И пусть потом он…

   До «потом» нужно было ещё добраться. На пути к цели неприступней стены стоял персонал скалодрома: свадебные платья в список одежды, соответствующей требованиям техники безопасности, не входили. Тогда и появился Кирилл. Постоял рядом, послушал горячечные объяснения, что попасть на вершину стены ей необходимо, что от этого её жизнь зависит, и как-то всё уладил.

   Она смогла. Добралась до самого верха и не сорвалась. Сама отпустила руки. Как Кирилл возник на гребне стены раньше неё, Инга не заметила, она вообще ничего не замечала. Впрочем, при здравом рассуждении это не удивляло, обогнать неопытную девушку в неудобной одежде несложно. Это тогда она карабкалась вверх, путалась в платье и не ориентировалась во времени, после уже трезво оценила: пройти его должно было прилично. Реакция у Кирилла оказалась отменной. Правда, вывихнутое резким рывком плечо болело потом долго, но на весу он Ингу удержал, и наверх поднял под массовый вздох зрителей, каким посчастливилось наблюдать необычное представление. И увёл её оттуда чуть ли не под аплодисменты. Да, наверное, со стороны выглядело всё захватывающе: герой-спаситель и невеста в слезах. Романтика. Это она тоже начала понимать позднее, когда стала приходить в себя. А тогда просто шла за ним, безвольно и безразлично. В поликлинику, вправлять вывих. Домой, переодеваться. В кафе, пить кофе с шоколадной крошкой на белой пенке, к кофе она не притронулась, а тёмное на светлом врезалось в память так же, как красные брызги маникюра. Больше память из того дня ничего не сохранила, какой-то туман, бесконечные улицы и гудящие от усталости ноги. Следующим утром, застав Кирилла пьющим чай с её матерью, Инга не удивилась. Было всё равно.

   Стас позвонил всего один раз, высказал много нелестных слов о её неуравновешенности и невозможности дальнейшего продолжения отношений между ними в виду… Причина для Инги осталась тайной, вызов она сбросила раньше. С пятого этажа. Вместе с телефоном, когда-то подаренным Стасом. О спонтанном порыве тут же пожалела, признала за собой неуравновешенность и излишнюю гордость, и загадала, что, если Стас придёт сам, она его простит и сама извинится, и у них всё будет хорошо. Он не пришёл.

   А Кирилл приходил ежедневно, забирал с собой, куда-то водил, с кем-то знакомил. Разные люди, разные компании, одинаково шумные и чужие, а он в любой чувствовался своим. Не ей, компаниям. Как ни странно, родители не возражали и ни разу не упрекнули Ингу за сорванную свадьбу, не задали ни единого вопроса, хотя от Стаса были в полном восторге. Сын хозяина крупной сети магазинов, «элитный мальчик», правильный и порядочный, выгодно отличающийся от прочих представителей «золотой молодёжи». К совсем уж молодым его отнести не получалось, но, насколько Инга знала, в их забавах, шокирующих время от времени город, он участия не принимал и до знакомства с ней, а на момент их встречи уже состоялся, как личность незаурядная и весьма перспективная – практикующий врач-психотерапевт, кандидат наук, подающий большие надежды. Практиковал Стас два дня в неделю и для избранных пациентов, основное время отводилось на диссертацию, но надежды подавать умел. И рушить их умел, в этом Инга убедилась лично.

   Кирилл был совершенно другим. Для девочки из учительской семьи, интеллигентной в нескольких поколениях, менталитет Стаса был ближе и понятней: хорошее воспитание, хорошее образование, ясное видение поставленных целей и путей их достижения. Даже его постоянное желание доминировать в их отношениях в глазах Инги выглядело нормально, мужчина должен быть сильнее, а женщина – уметь уступать и находить компромисс. «Парень из народа» Кирилл от всего этого был далёк. Школа, армия, работа. Где он работает, Инга особо не выясняла, знала лишь, что кем-то простым, вроде грузчика или подсобника. Никаких отдалённых целей и задач, день прожит и ладно. В списке развлечений – гулянки и кино, хорошо, хоть спиртным не увлекался. И на всём налёт того, что мягко называют «простотой», маскируя этим нейтральным определением быдловатость. Хотя некоторые её подруги считали Кирилла «настоящим мачо», для Инги это было не более чем развязностью и наглостью, тем, что никогда ей не нравилось в мужчинах. Тем не менее, она оставалась с ним. По причине глупого их договора, составленного из чувства благодарности и мести, идиотской, абсолютно иррациональной мести Стасу.

– Слушай, Ингусь, давай замутим? – предложил как-то Кирилл. – Ну, типа, мы вместе, я и ты. Нравишься ты мне, мордочка симпотная, фигурка. И перед пацанами вылом, я тебя всем рисанул, не в кайф, если сразу свалишь. Короче, давай ты год со мной потусишь, а потом разбежимся, если не западёшь. Если чо, ты не дрыгайся, лезть там или ещё какого, не буду, я баб силой не беру. Ну, если сама захочешь, тогда базар другой, говори, не стесняйся. А так, ну пообнимаю слегонца, без лишнего, типа, просто, чтоб видели. И козлу своему рога обломаешь. Или наставишь, тут чего сама решишь, но, если чо, я поучаствую.

   И в Ингино «всё равно» впервые прокралось нечто иное: доказать Стасу, что она по нему не страдает в одиночестве, а вполне счастлива с другим мужчиной, ничуть не хуже него, а в чём-то и лучше. По крайней мере, внешне Кирилл был привлекательней с точки зрения её подруг. С точки зрения Инги это не имело значения. Она согласилась. И дала Кириллу слово, что пробудет с ним год, изображая его девушку, при условии, что с его стороны никаких принуждений никакого характера без её на то желания не последует. Условие, поставленное не Ингой, самим Кириллом, было непременным и к исполнению обязательным, в противном случае договор считался расторгнутым. Да, они заключили договор. На бумаге, по всем правилам. Инге стоило бы удивиться, Кирилл и договор сочетались плохо, а он сам настоял на нём. Ну, как настоял? Поставил перед фактом. Принёс и бросил на стол два сшива по несколько листков с ровными строчками печатного текста.

– На, чтоб не думала чего. Можешь не читать, всё законно, нотрик составлял.

– Законно? Нотрик? – переспросила Инга. – Что это? Зачем?

– Пурга всякая, – Кирилл подровнял края договоров, перевернул первый лист, положил перед ней ручку. – Я обязуюсь, ты обязуешься и прочая вода, юрики… юристы её лить умеют. Я не читал, нотрику… нотариусу сказал, чо надо, забашлял и всё в ажуре.

– А просто на словах недостаточно?

– Достаточно, но с бумажкой тебе ж спокойней. Мне-то пофиг. Подписывай.

   Она подписала. Не читая и не задумываясь над странной прихотью Кирилла. Ей было всё равно.

   Первые три месяца дались легко. Инга сама себе представлялась закуклившейся гусеничкой, в коконе «всё равно» жить было легче, а всё, что оставалось за его пределами, было само по себе и её не касалось. Родители, подруги, Кирилл, друзья Кирилла существовали в другой жизни, в другом измерении, в другой реальности. Она их видела, слышала, что-то отвечала, куда-то шла, но её с ними не было, а их не было с ней, внутри кокона жили лишь Инга, боль, обида и желание отомстить Стасу, другие в него не допускались, да и последнее было, скорее, гостем, чем постоянным обитателем.

   Меняться всё начало, когда они наткнулись на пьяную компанию, возвращаясь ночью из кинотеатра. Смотрели какой-то боевик, сначала на экране, затем в реальности. Пока Кирилл раскидывал гопников, Инга кричала, боялась и думала, что несправедлива к нему. Думать страх и крик не мешали, а в коконе появилась первая трещина. И дома, промывая ссадины на кулаках Кирилла, Инга из этой трещины выглянула. Потом через эту же трещину приняла букет от него. А перед букетом – «Шампанское». Его они пили для снятия стресса, Кирилл считал, что ей это необходимо. От пузырьков щипало в носу и слезились глаза, только из-за них и ничего другого, Инга сказала Кириллу об этом, чтобы не думал, будто у неё есть причины для слёз, а он ушёл и вернулся с цветами.

   Той ночью заснуть она не смогла, в несколько затуманенной хмелем голове крутился один образ – Кирилл не даёт ей упасть со скалодрома. Символически образ отлично накладывался на её жизнь, практически, один в один, он её поймал и не дал свалиться в бездну. Давешнее происшествие добавляло остроты – не будь рядом Кирилла, неизвестно для скольких «гопников» Инга стала бы лёгкой добычей в этом своём состоянии отрешённости и прострации. Взамен он ничего не требовал, только проводить с ним свободные вечера и выходные дни. И никакой телесной близости, даже намёков. Максимум, что позволял себе, приобнять за плечи на глазах друзей. В прошлой жизни, до Стаса, Инга спокойно объяснила бы себе это романтикой любви с первого взгляда, несмотря на то что романтика, как она её понимала, и Кирилл совершенно не состыковывались. Теперь Инга в любви разочаровалась, веру в неё утратила и ко всему относилась с изрядной долей скепсиса. Тем не менее, для себя она тогда решила дать Кириллу шанс доказать обратное и завоевать её сердце.

   Принять решение было просто, выполнить – намного сложнее. Как Инга ни старалась, душа к Кириллу не лежала, мозг, вышедший из спячки, методично отмечал все его недостатки, а при небольшом анализе изыскивал странные несоответствия. Как тот же взгляд, например. На возлюбленных колюче не смотрят. И эта цепкость. Она бы подошла человеку с хорошим интеллектом, но никак не работяге, не отягощённому избытком оного. И речь. Самое больное место Инги. Кирилл знал, что у неё на этом «пунктик», не мог не знать, она регулярно его поправляла. Даже быдловая, Инга уже не смягчала реальное определение, манера говорить и словечки современного сленга не задевали так, как нарушение норм языка. И она не верила, что за полгода нельзя запомнить элементарные правила.

– Хорошо, одену, – согласилась с той же язвительностью. – Мне не трудно. Когда объяснишь, во что его одеть.

– Слышь, Ингусь, харэ тупить. Ок? Вползай в шмотку и погнали, пацаны ждут.

   Сильнее всего ей хотелось отринуть воспитание, чувство благодарности, изрядно поблёкшее за последнее время, данное Кириллу обещание, и послать его вместе с пацанами куда подальше, прочь из её жизни. И она была почти готова сделать это, но… Свой экземпляр договора Инга где-то потеряла, а поинтересовавшись однажды у Кирилла санкциями за нарушение его условий, услышала:

– Если я сорвусь, буду тебе ползарплаты отстёгивать, пока замуж не выйдешь, а если ты, переспишь со мной. Ингусь, не бери в голову, это нотрик на крайняк вкатал, я за базар отвечаю, говорил, чо не насильник, так и есть, пока сама не захочешь, ничо не будет. А ты уже валить намылилась? Не такой?

   Тогда она заверила, что интересуется из чистого любопытства, и сейчас промолчала. Не то, чтобы не верила в честность Кирилла… Да, не верила. А спать с ним была абсолютно не готова, даже в качестве платы за свободу.

   И ещё Стас. В придачу к своей практике и диссертации он теперь дважды в неделю читал лекции в институте, благо, хоть не в её группе. И смотрел, как она уходит с Кириллом, если у того получалось встретить Ингу после занятий. По такому поводу она сама брала его под руку и что-то щебетала, изображая радость, а Кирилл с удовольствием подыгрывал, приобнимал, наклонялся и шептал на ухо сальности на «рогатую» тему в адрес бывшего жениха, со стороны это вполне могло казаться поцелуем. В общем, договор продолжал действовать.

   Выбранное Кириллом платье Инга надела, а выбранные им же туфли на тонком высоком каблуке сыграли с ней злую шутку. На очередную вечеринку они не попали, выбираясь из такси, Инга подвернула ногу.

   Травматология снова напомнила день их знакомства, после скалодрома плечо ей вправляли в этом же кабинете, словно сама судьба намекала Инге, что не права она в отношении Кирилла. Инга намёк поняла, и сама себя устыдилась, но попутно отметила некую странность, всплывающую пока мутно и неясно, а боль в ноге прояснению в мозгах прилично мешала. Кирилл опять играл в рыцаря, и подумав так, Инга устыдилась ещё сильнее. Вроде бы, нигде и никак поведение его на игру не походило, в том числе и сейчас. Напротив, вёл он себя, как и положено вести себя нормальному парню, у девушки которого проблема с передвижением. К травматологу нёс на руках, на обратном пути тоже собирался, но Инга не согласилась. К его рукам на своих плечах она кое-как привыкла, но чувствовать их на других частях тела и чувствовать всю себя прижатой к нему, было неприятно, а сквозь тонкое платье это ощущалось слишком хорошо.

   Родители Инги гостили у своих родителей, праздновали юбилей маминого отца. В этот город мама и папа Инги когда-то приехали по распределению института, в разные годы, но в одну школу, так здесь и остались. А бабушки и дедушки остались за тысячи километров отсюда.

   Любимая внучка к деду не попала, вся семья была категорически против пропускания лекций по такому незначительному поводу, а пропустить пришлось бы немало, только дорога занимала двое суток в одну сторону и поезда ходили не каждый день. Кириллу остался ночевать у Инги, бросить беспомощную девушку в трудной ситуации ему не позволяли личные принципы.

– Чо тебе не ясно? Сказали тебе лежать, вот и лежи. Нефиг скакать по хате. Чо надо, скажешь, принесу. Считай, у тебя личный брат милосердия завёлся.

   Грубоватая забота трогала по-настоящему, и Инга чувствовала себя отвратительно из-за того, что не могла на эту заботу ответить и постоянно искала какой-то подвох. В порыве самоанализа она простила Кириллу всё, в чём находила его вину, и корила себя, что вину эту находит ни в чём. По сути, ничего плохого она от него не видела, только помощь, а все её придирки раздуты на пустом месте, как и сегодняшнее цепляние к «одеть/надеть». Так ли важно, какое слово употреблено, если смысл ясен? И кем нужно быть, чтобы искать фальшь в человеке, спасшем тебе жизнь, вступавшемся за твою честь, нянчащемуся с тобой и желающему лишь одного: получить шанс быть не просто другом. От таких мыслей становилось ещё тоскливей, просто другом Инга Кирилла тоже не считала. Всё, что она считала, – дни до завершения их совместного года. Думать так и смотреть ему в глаза, было стыдно, хорошо, что сам он не настаивал, уткнулся в телевизор, в какую-то дешёвую комедию и хрустел чипсами. Инга немного подождала и притворилась спящей, затем на самом деле уснула.

   Снился ей скалодром, Инга раз за разом карабкалась на белую стену по вульгарным красным зацепам, а Стас её сталкивал, до земли она не долетала, зависала в свободном падении и снова лезла вверх. А на очередном «вверх» Стас приглушённым голосом Кирилла сказал:

– Уникальный случай подвернулся с её подвёрнутой ногой, – Инга проснулась, Стас исчез, а голос Кирилла остался, звучащий так же приглушённо из-за прикрытой кухонной двери, с паузами, видимо, на ответы собеседника. – Да забавная игра слов. Словами, вообще, забавно играть. … Нет, не согласен, в этом аспекте. … Не думаю. Наша девочка страдает и ищет корни зла в себе. Ничего, ей полезно. … Спит. … Проверил, сначала инсценировала, сейчас спит. … Пока отбой, не нужны они, ей этого хватит. … Уверен. В принципе, при любом раскладе материал интересный. … Нет. … Да. Дожимать будем. … Может быть, для закрепления эффекта рыцаря. … В первом варианте перспективно принять её случай за исключение. О чём ты, Стас? Какие массы? Рассматривать на ней общие тенденции элементарно глупо. … А я тебе говорю, это идиотизм, нас разнесут в клочья на защите. Всё, потом обговорим подробней. Сбрось, у меня Тина на второй линии. … Привет, заяц. … Нет, сегодня никак. … Постараюсь, но не обещаю.

   Разговор с Тиной Инга не слушала, его подслушивать казалось аморальным, сунула голову под подушку и пыталась привести мысли в порядок. Получалось плохо. Кирилл, изъясняющийся нормальным языком и знакомый со Стасом, в голове не укладывался. Зато неожиданно прояснилась всплывшая в травматологии непонятность, сон поспособствовал. В новом свете спасение её жизни на скалодроме отчётливо отдавало фарсом. Инге ничего не угрожало – без страховочного троса на стены не пускали никого. И при малейшем подозрении на опьянение или нечто подобное покорителей искусственных вершин безжалостно выпроваживали с территории, Инга сама была тому свидетелем несколько раз. Сколько шансов попасть туда у явно неадекватной девушки в свадебном платье? Правильно, ни одного. Не появись Кирилл, дальше входа Инга бы не прошла. А сколько шансов, что даже при участии Кирилла, сотрудники скалодрома пойдут на служебное преступление и не закрепят страховку? Ещё меньше. И в глубинах памяти этот момент отыскался, стресс не помешал его зафиксировать. И Кирилла, стоящего рядом. Впрочем, его можно было не вспоминать. Простая логика подсказывала, что рисковать жизнью Инги он… или они, с учётом Стаса, не собирались. А что собирались?

   Из-под подушки она вынырнула вовремя, аккурат навстречу возвращающемуся Кириллу.

– Ингусь, ты чо? Ножка болит? Или хочешь чего? Приспичило? Ты говори, не стесняйся. Люди взрослые, всё понимаем. Если чо, провожу.

– И рядом постоишь? Для закрепления эффекта, – она не собиралась спрашивать вот так, в лоб, хотела сама сначала успокоиться и всё обдумать, но давно копившееся раздражение прорвалось и выплеснулось ехидно-вкрадчивым тоном. – Кто ты, Кирилл?

– О, как! Девочка моя, ты чо-то…

– Я не твоя девочка, прекращай ломать комедию. Я слышала твой разговор со Стасом. Так, кто ты, Кирилл?

   Он отошёл к креслу, вольготно в нём устроился, закинув ногу на ногу, забрал полупустой пакетик с чипсами, отправил в рот жёлтую пластинку.

– Предлагай версии. Угадаешь, отвечу.

– Оригинально. Ответишь то, что я угадаю? Смешно.

– Можем остановиться на паспортных данных, если они тебе что-то скажут. Устроит?

– Нет. Прописка и семейное положение мне не интересны.

– Тогда версия.

– Ещё один подающий надежды светила психиатрии?

– Аплодирую. С первой попытки. Хорошая умная девочка, Стас сделал удачный выбор.

– Добавь ещё «на редкость», иначе чувствую себя недооценённой, – Инга себя не узнавала. Вернее, наоборот, узнавала. Новую себя, зародившуюся в коконе «всё равно», дозревшую и теперь расправляющую крылья. Ей не нравились ни она сама, ни эти крылья, тёмные и грубые. У неё были другие, тонкие, нежные, безжалостно оборванные в день свадьбы. Или раньше?

– Не добавлю. Мы искали редкость. Девушку с устойчивой психикой, твёрдыми моральными устоями и относительно старомодным воспитанием, но не закомплексованную и с приличной внешностью. Вас таких осталось мало, тургеневские барышни повторили судьбу динозавров. Из двадцати тестовых групп набралось три человека, Стас выбрал тебя.

– Какая невероятная честь. Польщена. И как? Оправдала оказанное доверие? Могу надеяться, что моё имя запечатлеется в веках вашими трудами? Или останусь безвестной наблюдаемой под литерой И?

– Посмотрим на твоё поведение.

– Не насмотрелись? Год Стас рассматривал, десять месяцев ты. Неужели, мало? А что увидеть-то хотели? Какая тема у диссертации? Она же у вас общая, насколько понимаю.

– Правильно понимаешь, общая. «Изменение психотипа под воздействием внешних факторов и сопутствующие ему кардинальные изменения личностных вкусовых пристрастий в отношениях с противоположным полом». Это в общих чертах.

– Звучит как-то не солидно. Туда бы что-нибудь заумное добавить: темперамент, менталитет, периоды активности и пассивности. Но это так, детали. Краткое содержание заслушать можно? Основные тезисы, выводы. Как непосредственный участник имею право знать, – новая Инга поражала Ингу прежнюю, она не нервничала, не стремилась убежать, она закрылась бронёй и шла в атаку. Броня сложилась из старого «всё равно», но это «всё равно» было другим, выжегшим обиду и боль, оставившим злость на грани ненависти и недоверие ко всему миру. Да, Стас и Кирилл не рисковали её жизнью, они её просто сломали. Легко и непринуждённо. Принесли в жертву своей диссертации.

– Ты хорошо держишься. По всем канонам психологии…

– Должна биться в истерике?

– Именно. Кстати, твоё спокойствие может быть одной из форм её проявления.

– Не дождёшься. Сам отнёс меня к исключениям. И если говорить о «кстати», то почему? Как я должна была себя вести в соответствии с канонами?

– По моим предположениям…

– По канонам, Кирилл.

– Основанным на канонах, – в голосе Кирилла разлилось такое количество яда, что Инга его кожей ощутила, та, прежняя она, уже бы испугалась и пошла на попятную, новая лишь сжала кулаки до врезавшихся в ладони ногтей. – Три стадии: выход из стресса и осознание предательства, благодарность единственному спасителю рядом.

– Эффект рыцаря? – фраза из телефонного разговора хорошо соотносилась с единственным спасителем, и Инга не преминула уточнить это соотношение. – Сами придумали или он существует?

– Существует, – охотно добавил ещё порцию яда Кирилл. – Но не в качестве термина. Название временное, для официального подберём другое.

– А это чем не устроило? Звучит не научно? Зато красиво. Эффект рыцаря! Романтика! Но да, не пойдёт. Суровым учёным романтика чужда, а романтичные дуры не читают научных трактатов.

– Всё проще. Аналогичное уже присвоено синдрому, а нам путаница не нужна. Над эксклюзивным названием я ещё поработаю, а между собой можно использовать это. Итак, благодарность рыцарю и принятие его недостатков, как должного. И завершающая стадия: влюблённость и полная переоценка приоритетов.

– Бред. Нельзя заставить полюбить, ни из благодарности, ни из чего-либо другого, – в этом мнении старая и новая Инга были солидарны даже при всём своём теперешнем неверии в любовь.

– Ну, почему же. Две стадии ты успешно прошла. Но долго, средний срок вполовину короче, поэтому исключение.

– У вас и сроки установлены? Феерия! А со стадиями неувязка, всего лишь полторы. С принятием недостатков не заладилось. Я их терпела, но не принимала.

– Сегодня начала принимать. Начала, Ингусь, начала, – с нескрываем удовольствием протянул Кирилл. – Тяжело, через ломку, но подошла к этому вплотную. Можешь считать, тебе повезло с твоим вывихом, не будь его, следующим этапом шла попытка изнасилования. Нет, ничего бы не успели, я бы появился вовремя.

– Скажи честнее, они бы ждали, когда ты появишься. Серьёзная у вас подготовка. И все работали за идею и на благо науки?

– В наш меркантильный век? Не смеши. Бабло решает всё. А отец Стаса решает вопрос бабла. Ему очень хочется доктора наук в семье, но вариантов купить готовое звание он не нашёл. Зато нашёл молодого талантливого и амбициозного учёного в помощь бесталанному сыночку. Меня. Увы, таланту без денег никуда не пробиться.

– Так может, талант не настолько талант?

– Талант свыше, чем настолько, но таланту не повезло. Родился не в той семье, не в том городе и не в той стране.

– Скромно.

– Как есть. Гениев у нас не ценят, – Кирилл театрально вздохнул.

– Ты бы в актёры подался, точно оценили бы.

– Скучно. Плясать под чужую дудку не по мне. Предпочитаю, чтобы танцевали под мою. Нет, Ингусь, твоё предположение о моей психической неполноценности в корне неверно. Я абсолютно нормален и в меру циничен, наука других не терпит. Ты не спрашивала, но думаешь об этом.

   Прав был Кирилл, именно об этом Инга и думала. И ещё о другом:

– А что будет, если отец Стаса узнает, какими методами вы пользовались, а он оплачивал? Он как раз полностью…

– Он полностью в курсе, каждый этап согласовывали с ним лично.

   Это для Инги стало неожиданностью, отец Стаса всегда казался ей чрезвычайно мягким и добрым человеком, галантным джентльменом с уважительным отношением к женщинам всех возрастов, хотя слухи, что бизнес он ведёт железной рукой до неё доходили. Впрочем, на фоне прочих неожиданностей, эта шоковой уже была.

– И скалодром? Из всего самый интересный момент. Понятно, гопников можно нанять и оставить на нужной улице, но предугадать, куда я убегу на нервах…

– Если предварительно запрограммировать, то на семьдесят процентов результат предсказуем, на оставшиеся у нас был второй вариант. Стас тебя не просто так водил туда, приучал, вырабатывал рефлекс. В состоянии сильного эмоционального потрясения человек направляется в места, максимально связанные с объектом, вызвавшим потрясение. Ингусь, психология наука серьёзная, с её помощью можно творить чудеса, а человеческая психика – хрупкая и легко управляемая. Скалодром выбирали по нескольким критериям, он давал Стасу возможность предстать перед тобой в самом выгодном свете, тебе нравилась его физическая форма. Скалодром безопасен для всех участников исследования, но в состоянии аффекта объект наблюдений об этом не вспомнит. И романтика, места, связанные с риском, пусть условным, и преодолением чего-либо, всегда несут этот ореол, а подсознание, в нужный момент выдав информацию, повысит его притягательность. Плюс то, что у тебя акрофобия. От неё возвращаемся к преодолению. На пике эмоционального взрыва человек стремится одним страхом вытеснить другой. Высота и потеря любимого. Кстати, Ингусь, ты облегчила нам задачу. Я считал, что остановишься на преодолении. Докажешь себе, что способна на всё, и успокоишься.

– И что тогда? Столкнул бы сам?

– Как можно? Я рыцарь, спаситель. Столкнули бы тебя другие, случайно оказавшиеся рядом. Допустить, чтобы ты вернула уверенность в себе, мы не могли. Стас над тобой отлично поработал, его предательство тебя сломало. Ты говоришь нельзя заставить полюбить? Можно, Ингусь, если знать на каких струнах играть.

   Старой Инге слышать это было бы больно, новая вплела в броню «всё равно» нить «любви не существует» и скривила губы в презрительной усмешке.

– Тяжело прощаться с иллюзиями, верю, – Кирилл ухмыльнулся ответно. – Что поделаешь? Такова жизнь. Человек управляем. Немного наблюдений, анализ менталитета и темперамента, синтез необходимых для корректировки поведения факторов, положительных или отрицательных, и снова программирование. С отрицательными проще, они точнее просчитываются. Остаётся выбрать максимально подходящий раздражитель с минимальной возможностью полного неприятия, крайне отталкивающий и легко прощаемый. Что простить легче, чем неправильное употребление отдельных словоформ? Стас замкнул тебя на них, чтобы запустить механизм пересмотра отношения к недостаткам. Дальше – дело техники. Всё просто. А каким образом ты будешь представлена в отчётах по исследованию и непосредственно диссертации, можешь выбрать, Ингусь, пойдём навстречу, объектом ты была интересным, заслужила.

– Просто. Проще некуда, – согласилась Инга. – Кроме одного. Подозреваю, каким образом я буду представлена в материалах уголовного дела, мне выбирать не позволят, у них правила строгие. Я не давала согласия на участие в ваших экспериментах, а это запрещено законом.

– Умная девочка, – похвалил Кирилл. – Но о юрисдикции вспомнила поздновато. Знаешь, что первое советуют адвокаты своим клиентам? Внимательно читать то, что собираешься подписать, и хранить документы в надёжном месте. Знаешь, что рекомендую тебе я? Изредка интересуйся договора какого плана допустимы государством. Ту лапшу, которую я развесил на твоих ушах, в нашей стране оформить законно априори невозможно. Но она замечательно оформляется и прописывается в мозг, причём, чем нелепее, тем легче. Своего рода, феномен механизма действия человеческого разума в стрессовых ситуациях, полное отключение рационального мышления. Кстати, сей феномен малоизучен, с моей точки зрения. Ни одного достаточно полного исследования не проведено, а те, что имеются, отвечают на вопросы весьма поверхностно. И прими совет, Ингусь, прежде чем угрожать, трезво оцени свои силы и силы противника. Если я, гипотетически, не совсем адекватен, какие у тебя шансы остаться в живых? – Кирилл несколько минут молча смотрел на побледневшую, но не опускающую взгляд Ингу, наконец, удовлетворённо кивнул. – Как я и предполагал: разновидность истерии. Успокаивайся, никто тебя не тронет. Доказать ничего не сможешь, добровольное согласие на участие в научных исследованиях с последующим их опубликованием ты подписала. Будешь упорствовать, выяснится, что у тебя прогрессирующая шизофрения, обострившаяся после несостоявшейся свадьбы и требующая стационарного лечения. Выспись, как следует, подумай на ясную голову и не ошибись с решением. И хорошая новость на прощание: «Ингусь» ты больше не услышишь, оно же раздражает тебя не меньше, чем «ложить», не так ли? Двери замкнуть не забудь.

   Насчёт имени Кирилл ошибался, оно Ингу не раздражало, но поправлять его заблуждения она не стала, двери замкнула и отправилась искать в интернете объявления об обучении альпинизму. Теория о вытеснении одного страха другим её заинтересовала, вытеснять было что, но скалодром для этой цели не подходил, фальшивые романтика и риск Ингу не устраивали, они у неё уже были и отняли два года жизни. Теперь ей нужны были настоящие скалы, ведь боялась она новой себя, той, которая не боялась ничего. Причину бледности Кирилл тоже понял неправильно, её мутило от отвращения, не ко времени вспомнила, как он её нёс в травмопункт, а может, наоборот, ко времени. В любом случае, та, которая родилась его стараниями, Ингу пугала, и с этим необходимо было что-то делать.

***

   Три года спустя диссертация Кирилла и Стаса с треском провалится на защите, а материалами исследований и методами их получения заинтересуются правоохранительные органы. К несчастью для подозреваемых, дочь высокопоставленного чиновника, курирующего процесс, именно в это время будет болезненно переживать разрыв со своим кавалером, и любящий отец лично проконтролирует ход дела. Следствие будет долгим, суд закрытым, приговоры заслуженными.

***

   То, что отсутствие страха не самая её большая проблема Инга поймёт намного позже. Ей понадобится девять лет, чтобы снова научиться верить людям. Того, кто ей в этом поможет, Инга встретит в горах. Неподдельных. Таких же настоящих, как тот, кто станет её судьбой. Там же она распрощается с бронёй «всё равно» и неприязнью к белым платьям. Её, свадебное, на фоне скалы будет смотреться изумительно.