Снег хрустел под ногами, как на зубах хрустят рыбьи кости. Хруп-хруп-хруп. Шаг за шагом — чем дальше в лес, тем глубже сугробы. Позади Альрика утопали в белом его же следы, а впереди раскинулась девственная гладь. Если здесь и проходили охотники, их тропу давно замело.

По законам общины Альрик не взял с собой факел. Бледный свет луны блуждал между деревьями, превращаясь в юркие тени. Они шептались, рассказывая Альрику о подвигах, серых морях и блестящей стали, закалённой кровью врагов.

Но не о славных битвах грезил Альрик под сенью ночного леса, не чертоги Вальгаллы манили его, не давая упасть в пучину страха. К груди Альрик прижимал полено — самое большое, что сумел добыть, пробираясь сквозь чащу в поисках огня.

Вдруг сбоку вспыхнул и заметался светлячок — крохотный шарик, не больше искорки от костра, но Альрик различил его в колючей темноте ельника. Через мгновение к светлячку присоединился собрат — золотистый послед дикого пламени, а после ещё и ещё. Постепенно набирая жар, они наливались красным, точно яблочные бока по осени. Тепло дохнуло в румяное от мороза и долгой дороги лицо Альрика. “Ты можешь остановиться, путник, ты можешь перевести дух”, — шептал сонный лес, но Альрик знал — нужно идти дальше.

Невидимое пожарище объяло чащу: со всех сторон затрещало, заклокотало, защёлкало. Ночные хищники, неясыти, потревоженные и напуганные, принялись горланить, будто кто-то трубил к бою. Ельник наступал огнём. Альрик набрал в грудь воздуха, трижды прокричал совой в ответ, как учил его брат, и неожиданно понял, что стоит посреди поляны, возникшей ниоткуда. Она зажглась оранжевым зноем, и тут же опадающей с веток рябиной посыпались голоса. Звонкие и гулкие, нежные и грубые, молодые и старые, скрипучие и визгливые — ковен явился на зов.

— Кто бродит здесь долгой ночью? — По снегу шла старая ведьма. Облик её отличался от человеческого: на голове вместо волос росли еловые лапы — переплетаясь между собой, они походили на чудную корону. Из-под куска дерюги, призванного служить платьем, торчали нагие руки и ноги. Они были покрыты древесной корой, тлеющей прямо на глазах — дымок поднимался вверх и исчезал в ледяном воздухе. Верхняя губа чуть прикрывала жёлтые звериные клыки, а в глазах плясало пламя.

Альрик крепче сжал полено и ответил, сглотнув комок страха перед неизведанным:
— Альрик, сын Клауса.
— Зачем ты пожаловал, Альрик, сын Клауса? — спросила ведьма, подойдя совсем близко. Так близко, что Альрик почувствовал её тепло и запах горелого дерева.
— Я пришёл за живым огнём!

Голос юного воина накрыл поляну, как водную гладь накрывает волна. Ведьма неожиданно расхохоталась. Её смех — точь-в-точь птичий клёкот — подхватили остальные. Их тела отделились от леса, собравшись в пылающий круг. Багряные искры поднимались в черноту неба. Ведьмы каркали и кряхтели, смыкая кольцо, будто огромный костёр, способный пожрать всё на своём пути.

— А знаешь ли ты, Альрик, сын Клауса, — смех, ухнув в последний раз, опал на землю, — чем платят за живой огонь?

Альрик не знал, но внутри у него всё похолодело, будто не пожар разгоряченных тел подступал к нему, а ледяной ветер веял с моря.
— Жизнь за жизнь, жизнь за жизнь, — послышалось со всех сторон. Ведьмы отбивали ритм приговора в безумном танце. — Жизнь за жизнь!

Альрик, что было сил, вцепился в полено. По законам общины он был безоружен. Каждый год единогласно избранный муж отправлялся на поиски полена в долгую ночь. Каждый год он возвращался с огнём, не говоря ни слова о том, что случилось в лесу. Неужели ведьмы передумали, и Альрику предстоит умереть?

— Жизнь за жизнь, жизнь за жизнь. — Всё ближе и ближе. Ковен заполнил поляну искрами и треском.

Заберут ли валькирии воина, павшего от рук ведьмы? Альрик не мог представить себе худшей смерти, чем навеки сгинуть под толщей снега в лесу, безвестным, всеми забытым.

— Жизнь за жизнь! — провозгласила главная ведьма, отступая к сёстрам.
Альрик зажмурился.

— Жизнь за жизнь, — голос раздался совсем близко. Такой прекрасный, нежный и певучий, что Альрик невольно вздрогнул и открыл глаза.

Вперед вышла дева. Она не была похожа на прочих: на голове её не росли рога, а кожа ещё не превратилась в кору. В волосах цвета майского мёда играли яркие искры. И только глаза, сияющие живым огнём, выдавали истинную натуру.

Альрик, завороженный и пораженный, застыл, в изумлении разинув рот. Казалось, он перестал дышать — так красива была ведьма. Она приблизилась, продолжая повторять сакральные слова, и… поцеловала юного воина. От неожиданности он выронил полено. Ведьмин поцелуй захватил вихрем всё его естество: колени дрогнули и подогнулись, губы запылали, а сердце зашлось так, словно не зелёный ельник окружал Альрика, а поле брани.

Ведьмин кафтан, расшитый золотыми нитями, с тихим шелестом упал к её ногам.
— Жизнь за жизнь, — снова повторила она.
— Я стара, — произнесла главная ведьма. Её голос на миг вырвал Альрика из оцепенения. — Мне умирать, молодым жить, а новым рождаться. Это наше время — время ведьм! Исполни же то, за чем явился, Альрик, сын Клауса!

Ковен снова завёл свою песню: она поплыла над головами, уносясь в беззвёздное небо, заполняя таёжную тишину. Всё, что произошло дальше, показалось Альрику сном. Самым дивным сном из всех, что он когда-либо видел. Альрик был с женщиной лишь однажды, но то была дикарка на захваченной земле. Сейчас же перед ним простиралась подлинная природная стихия — мощь, с которой нельзя не считаться.

Все чувства обострились, когда нагая ведьма уложила воина на лопатки, взобравшись верхом, как валькирия на крылатого жеребца. Меховая накидка, отброшенная в сторону, казалась затуманенному разуму диким зверем, который явился поглазеть на торжество плоти. Мокрый снег набивался за ворот рубахи, но Альрик не ощущал холода. Его руки сжимали горячие бёдра ведьмы. Жар от ладоней поднимался вверх до самого горла. Перед глазами будто за пеленой дождя кружились верхушки вековых елей. Они разрывали черноту в свете искр, во все стороны летящих от длинных ведьминых волос.

Альрик улавливал запах пота, солнца и тугих колосьев пшеницы. Ведьма пахла летом, и воин поверил, что лету быть. Долгая ночь закончится, на смену ей придёт день. Земля согреется, и из неё в мир пробьётся новое начало.

Монотонный гул колдовской песни и завываний ветра стал набирать темп, разгоняясь вместе с любовниками. Альрик не в силах сдержать бурю страстей застонал словно от ран. Ведьма нагнулась и, прижавшись, подарила воину ещё один поцелуй. Альрик потянулся вслед за ускользающим жаром и сладостью губ, но глаза его расширились от ужаса. Вместо прекрасного лица Альрик вдруг увидел старую, покрытую коростами ведьму. Потом другую — с длинными кривыми рогами, третью, четвёртую. Образы менялись подобно ветру в море. Весь ковен был в этот миг единым целым.

Альрик, желая развеять морок, подхватил горячее тело и перевернулся так, что ведьма оказалась под ним. Удивленно ахнув, она всё же не стала противиться. Сила бурлила в его крови, и ковен приветствовал эту силу, запевая громче и громче. Альрик напрягся и задрожал, как флаг дрожит на мачте. Дурман покинул его тело вместе с семенем.

Бледная кожа ведьмы вдруг засияла так, словно под ней разлилось живое пламя.
— Как тебя зовут?.. — едва слышно прошептал Альрик, склонившись над ведьмой.
— Лита, — усмехнувшись, ответила она.
— Лита…

— Поднимись, Альрик, сын Клауса! — будто гроза громыхнул голос главной ведьмы. Альрик послушно встал, поправляя одежду: меховая накидка вернулась на плечи, а полено в руки. — Ты заслужил свой огонь!

Лита, всё ещё нагая, стояла напротив и торжествующе улыбалась, словно это была её победа. Она вытянула перед собой руку и закрыла глаза. Черты лица заострились в напряжении. Ковен замер, ожидая благословения богов в эту долгую ночь. Лита разжала кулак и через секунду на её ладони вспыхнул робкий огонёк. Сначала он показался Альрику ненастоящим, — золотистый пучок света, совсем кроха — а после стал расти, обретая форму и суть.

Огонёк вытягивал сияние Литы, вбирая в себя её энергию, её жизнь. Когда он стал багряным, пурпурным и синим, и искры-светлячки полетели во все стороны, Лита погасла. Она отправила свой дар по воздуху, сдув его с ладони, и огонёк, будто голодный варвар набросился на полено. Альрик вздрогнул, но не убрал руки — живой огонь вовсе не обжигал, кожу облизывали тёплые шершавые языки. Альрик восторженно наблюдал за настоящим чудом. Лита, точно набитый соломой мешок, рухнула на снег.

— Жизнь за жизнь, — снова затянул ковен.
Альрик, испугавшись, поспешил было на помощь, но главная ведьма жестом остановила его.
— Жизнь за жизнь!

Две ведьмы вышли из круга и опустились на колени рядом с Литой. Они соединили руки над её, казалось, бездыханным телом, и принялись шептать что-то на неведомом Альрику языке. Время на поляне посреди ельника будто перестало существовать. О привычном течение жизни напоминал только трест пылающего полена. Альрик вовсе не хотел, чтобы боги забрали красавицу Литу в обмен на дар огня.

Вдруг она шумно вдохнула, как вдыхают спасённые из воды, и села, разрывая “купол” из рук своих сестёр. Одна из старших ведьм положила ладонь на живот Литы и сказала:
— Да будет новая жизнь!

Альрик облегчённо прикрыл глаза. Он почувствовал, всего на миг, невесомое прикосновение шёпота к своей щеке. Нежный голос Литы поднял завесу между мирами, видимым и невидимым, и перед внутренним взором Альрика снова предстал жёлтый луг, нос уловил запах хмеля и трав, а кожа согрелась горячим дыханием лета.
— Жизнь за жизнь, — произнесла Лита, одарив воина последним поцелуем.

Он не помнил, как выбрался из леса. С неба падал пушистый снег, заметая путь назад. Цепляясь за верхушки елей, где-то далеко-далеко карабкалось солнце нового года. Горизонт ещё был серым, но трепетные всполохи рассвета уже возвещали об окончании долгой ночи. Альрик сжимал в руках пылающее йольское полено и уверенно шёл вперед, к своим, чтобы поведать о весне, которая непременно сбудется. А после, плодородной осенью, вновь причалив к родным берегам, он вернётся в лес, и во что бы то ни стало найдёт заветную поляну, возлюбленную Литу и их новорождённое дитя. Но об этом Альрик не расскажет ни одной живой душе.