Загрузка
Скитание через туманы

Нервная трель телефона вырвала из глубоких чертогов сна. Как бы темень, ночь, но окна на улицу, и где вы в современном городе видели настоящую тьму?

Поднимаюсь. Зевая, тащу себя на этот набат. Сорвав третью трель, подношу трубку к уху и издаю своё хриплое "ну". А после, под задорный щебет, пытаюсь свести разные мысли в единую отару.

Куда-то позвали, а куда – не разобрал: в лес по грибы-ягоды или яблони на заброшенных дачах обтрясывать – не суть, главное позвали. Лишь бы не снова на колхозное поле отыскивать провороненную картошку. Тогда были те ещё блуждания, кое-кто имела слабое представление куда надо, где это поле.

«Где-то там», – самоуверенно заявила и махала рукой в сторону самых доступных, но и скрытых от праздного взгляда угодий, а самое, наверняка, верное – куда убегали свежие грязные следы на асфальте. В итоге в тот вечер не клубни мы находили, а натыкались на навозные груды.

Поднимаюсь на ноги, собрав себя развалину не отоспавшуюся. И как есть, только одевшись по погоде и прихватив ещё советский туристический рюкзак, вываливаюсь за дверь во мрак и качусь по лестнице.

Она уже ждала у подъезда, полная энергии, не могущая решить, постоять ли ей или посидеть на скамеечке. Как при белом дне, я видел в подробностях, как мечутся каштановые пряди её каре – столько бесчисленно раз заглядывался на это и прочие милые глазу зрелища жизни её. Зеленовато-серые глаза горели болотными огнями. Про прочее умолчу. До полудня бы перечислял. Да и она меня изучила в тонкостях реакций.

– Проснулся… – прозвенел голос неугомонной: и не утверждение, и не вопрос, и не приказ. И всё сразу, и ничего из этого. Я рыкнул, выразив в короткий миг всё: и за побудку, и за зябкость погод, и капитуляцию перед всеми её требованиями. На неё и при ней не способен, не получается гневаться, только выглядеть грозно, зло да шумно. Не поворачиваясь, всё одно потёмки, она дала время выругаться, а уж после бросила: – Выводи. Я сейчас. Выйдем и поедем.

И вновь сонный тормоз рычит ей в спину. И от ревности: за кем она ещё? И обречённое принятие: вечно ты ей и физическая сила, и компас, и много ещё что. И да, велик её всё лето в моей сарайке. Извлечь его сейчас та ещё задачка. Вы когда-нибудь отпирали замок и вытаскивали что-либо из переполненного чулана в кромешной тьме и на ощупь? Вот я справляюсь. Это врождённо-приобретённое. Почему? Не спрашивайте. Примите как данность. Главная для меня трудность – не перебудить при этом весь двор матами.

Они вышли, когда я уже подкачал все четыре колеса, сходил, куда надо, и уже всерьёз сравнивал звёзды небесные со звёздами далёких железнодорожных огней, всё больше склоняясь к тому, а не подняться ли и подогнать эту хорошую.

Хорошая привела младшую сестрёнку. Та была сонна и недовольна, но угрюмо молчалива – всё меж собой они уже сказали и порешили. Я попытался уговорить старшую оставить младшую дома. Но был отправлен в подвал за третьим педальным. В чужой подвал, проникать за чужой замок, где света отродясь не было и не ориентировался без глаз. Мой бунт был подавлен воздетым пальчиком и хмурыми бровками. И да, я был сегодня ещё и зажигалкой. Вот только ей светила она и конечно же в спину. Но это уже мелочи, она соизволила пойти со мной и указать, куда именно, а не как хотела изначально – на пальцах дать инструкции, перепрыгивая с пятого на десятое.

В подвале и у скамейки ею было сказано много, но о предстоящем внятно ничего. Как всегда.

Мелкая, охраняя велосипеды, естественно, прикорнула. И вновь я подкручивал и качал колёса. А она будила сестру и по десятому кругу убеждала: «Надо, я так решила!»

Выехали мы, когда горизонт стал прозрачно тёмно-бирюзовым. Маршрут: во-он туда, через во-о-он тама. Или более понятным языком – на север через юго-запад. Но как говорится, хорошему псу семь вёрст не крюк, тем более у нас весь день в запасе.

Мы катили по пустынным улицам, лавируя между луж и колдобин, пыхтя на подъёмах и до визга балдея и взметая собой водовороты опавшей листвы на спусках – холмов у нас много, как и оврагов, из-за них и дороги такие извилистые.

Сестрёнка постоянно ныла усталой сиреной. Я ругался, как сторожевой пёс, при каждой найденной рытвине. А она укоряла сестрёнку и укорачивала меня. И так не выдала, какова и где наша цель.

А на окраине путь пролёг через лабиринт бывшей военной части. Когда-то тут был прямолинейный порядок, но по прошествии лет и асфальт потрескался, истеревшись местами до глины, и стены осыпались цементом и бетонной крошкой да обломками совсем битого кирпича, что только на щебень и годился. Тут и там вздымались курганы строительного мусора и прочего хлама. Бывший гарнизон превратился в каменоломню и свалку, оставаясь при этом аварийной дорогой за город как по факту, так и состоянию. А потом по другую сторону дороги, за широким рвом, потянулись дачные участки. И мне поплохело. Далеко не все они заброшенные. А этой особе как-то маловажно это обстоятельство – об нём вспомнит, когда запахнет жареным. Юркнет за спину, а разбираться… Вы поняли кому.

Но выслушав начало моей тирады, Особа, смеясь, порадовала: нам дальше, за трассу. Доверься и там будет… А вот что – вновь унёс ветер. Но вряд ли то, чего бы хотел от этой – всё-таки с нами третья.

Солнышко изволило потягиваться и лучиком-другим уверять из-за горизонта: «Я щас, честное-пречестное, умоюсь облачком, минуточку-другую подождите».

Мы пересекли трассу и углубились в местность дикую, где и среди молодого березняка и проплешин попадались обрывки настоящих дорог, руины и остовы брошенных дач и деревень, да распаханных неведомо как попадающими сюда тракторами полей. А также сеть оплывших ирригационных каналов, высохших речушек и просто балок.

Нам с мелкой были обещаны по очереди яблоня с во-о-от такенными сладкими яблоками, землянично-клубничная поляна, малинник, великий пень с бесконечными опятами, море подберёзовиков. И даже подтверждена моя шутка про секретную делянку.

Но мы всё катились, петляли. Кое-кто нудел. У меня же на очередном выходе на поверхность песка слетела цепь. А пока я разбирался, мои спутницы укатили.

Пытаясь догнать, только заблудился. Как добраться до них, Особа моя растолковать не смогла, только сердилась, как так можно отстать и не очутиться по свистку подле.

Признав невозможность воссоединиться только лишь крутя педали по змеящимся зигзагам и невозможным кракозябрам-тропам, остановился, закинул верного коня на плечо и ломанулся на голос по прямой.

Но было уже поздно. Сестрёнка уже выревела возвращение – если не домой, то на дачу, что где-то относительно близко в массиве участков за трассой. Мне крикнули, чтобы догонял, и, не оглядываясь, сгинули.

С одной стороны, понять можно, всему этому я был не рад и уже не сдерживался. Но с другой стороны… Да! Что может быть проще. Километра три максимум – по прямой до большой дороги. Но это именно что по прямой: через заросли, буераки, руины, гнилые рёбра заборов и по хитросплетению кривохожих троп, часто обрывающихся тупиками. Ну и такая малость – утро было раннее, робко-рассветное. По земле стелился туман. И с каждой минутой всё гуще и выше. Вы когда-нибудь встречали сердитого ёжика в тумане с велосипедом на горбу? Им был я!

Устрашившись моего возмущения, не иначе, солнце раздумало выкатываться, и туман залил мир, время застыло и пропало. Сперва я шёл, как мне казалось, в верную сторону, но только до того момента, как передо мной не выросла стена ельника. Его здесь ну никак не должно было быть. Его место – вздыматься слева. И прежде, чем достичь его, предстояло пройти территорией фермы. А там чужаков ранним утром и особенно таких вот незваных не ждали и надеялись никогда не встречать.

В этой туманной пелене что-либо уверенно можно было различить только в шагах двадцати. Не более. Или оказаться выше тумана.

Я блуждал. Бесконечно долго. По моему хронометру. Натыкался на много чего, но только не на верную дорогу.

И был неизъяснимо рад, когда вышел на накатанную дорогу. Подумав и посомневавшись, выбрал сторону и попилил. Просёлок петлял между лесом, полями и лугами. Но минуты капали, а трассы не было.

Кручу педали, кидаю окрест взгляды, блужусь. Окончательно уверяюсь, что солнце передумало вставать, пронзить лучами, развеять эту хмарь, осветить наши холмы и указать мне, псине блудной, верный путь.

А меж тем в туманном сумраке пролетают мимо, на мгновение промелькивают, порождаясь и растворяясь в мгле, кусты, столбы, останки. Текут, сменяясь в неясной чехарде, то перелески, то плетни, то нивы-пашни, то луга, но всё недолго. Где меня носит?! Змеится просёлка, верчу рулём и я, минуя внезапные лужи, препятствия, неудобства дороги. А та ветвится тропами, расщепляется развилками. И на решение пара секунд. Я здесь ничего не знаю. Не опознаю. Но паники нет, одно глухое беспокойство и неудовольствие, невыспавшиеся усталость и желание скорейшего покоя.

Но останавливаться нельзя: кто знает, сейчас, пока я еду, а потом? Начнётся подъём, затянутся рытвины, заводи пыли, любые иные сюрпризы, что не позволят обратно оседлать своего стального ишака – такой вот он у меня старый капризно— упрямый. И разворачиваться бессмысленно: позади всё как вновь – ничего не узнать. Как подгружается новая сгенерированная местность. Потому только вперёд и не останавливаясь, и глядя в оба. Да надеяться на солнце. Когда же рассвет?

Внезапно дорога резко ломанулась вбок, вдоль промывшей приличное русло речушки. Потом просёлка вильнула и перепрыгнула балку деревянным былинным мостом, который распознал по обломанным торцам брёвен, зияющим провалам да перилам, сохранившимся только справа.

Стоило перебраться – и всё переменилось. Я услышал звук. Поймал себя на том, что будто бы раньше, с момента расставания, и не слышал ничего кроме себя. Ни птиц, ни шелеста. Да и сейчас тишина, как оглох, но где-то там чудится утренний гомон скотины. А значит, жильё и люди, настоящая дорога к цивилизации.

Просёлка выбросила щупальце в сторону от основного своего течения. И без всякой мысли рука направила меня туда. Дёрнулась, а уже потом разумом дошёл почему – оттуда чудился шум.

И что странно: разбитая невнятная грунтовка крепчала, обретала ровность накатаности, в прахе по обочине попадались следы, свежие, сухие во влажности поддёрнутости росой. Вот только смущало что босых. Дорога плавным уклоном взметнулась вверх и мерно пошла по прямой. Позволил уставшим ногам отдохнуть, раз меня влечёт, как магнитом, вперёд.

По обе стороны аллеями мелькали деревья, им не придавал значения: “Посадки”, – думалось и забылось.

А потом из тумана внезапно спеленался колодец в дорожной петле. Примечательный, деревянный от низкого, чуть не доходящего мне пояса сруба, до конька замшелой крыши. Тоже деревянной – из липовых досок внахлёст. Ради такого стоило остановиться.

Колодезный сруб был стар, но крепок. Дуб. На ручке ворота висело ведро. Тут мне захотелось пить, да так, словно кругом не промозглая заря, а послеполуденный зной, иссушивший меня. Следом пузо потребовало жрать. Ноги сделали шаг к колодцу, а руки схватили холодное железо, чтоб испить. И тут меня ждало открытие: все железные части кованые! И внук кузнеца, столяра-плотника, забыв об телесных желаниях, обратился в любопытного лиса. Осмотрено было всё: и как-что ковалось, и каждый паз, и стык деревянной конструкции.

Перед лицом пролетел и бабочкой прилёг на руку лист. Вроде бы и пустяк – мало ли осенью их, экая невидаль. Но этот был крупен и… клёна! Не берёзовый, не ольховый, не дубовый. Клён у нас сам не растёт. Его кто-то когда-то посадил. Или прародителя его. Я стал приглядываться, вертеть головой. Выходило, я на улице! За рядами по линейке аллей темнели глыбы… домов. Но стоило сделать шаг к ним, и как что-то мешало. Сзади слышался звук. А призрачный гомон скота впереди смолкал.

Я ничего не понял, но насторожился и вспомнил Миядзаки. Вздор! Но в любом случае опрометчиво грубо ломиться куда-либо. И если путь преграждает заросль – обойди.

Чудились отголосками соблазнительные девичьи голоса. Мой был чужд и жалок. Я умолк. И шёл, не покушаясь на заманчивость ягод, то тут, то там дразнящих глаз и желудок – сами лезли бы в горсть, кабы руки не удерживали руль. Молодая кровь играла, порождая жаркие миражи. Идущая мурашками спина ежесекундно ожидала нежного прикосновения. Но я воскрешал образ Особы и вписывал в те видения. Незримые прелестницы обиженно фыркали и вроде как умолкали.

Крепло ощущение возвращения домой. Оставалось принять. А вот чего? – ответа не было. И я не оглядывался.

Три улицы, три перекрёстка, и вновь я у колодца, даже след нахожу от шин и своей подошвы. Приглядевшись, обнаруживаю обман. Откуда здесь могучий раскидистый дуб?! Не было его прежде!

Подбираю жёлудь, тупо верчу его, и в этом прохладном, оглохшем мире в нём чудится тепло. Мимодумно подбрасываю, а после, не отдавая себе логичного отчёта, разворачиваю велосипед, осёдлываю его, отталкиваюсь и еду, закрыв глаза, туда, куда покатилось семя великого древа. Жёлудь чернеется в белёсом мареве. Особенно сквозь веки.

Так и качусь вслепую, по снам – всё одно в сумраке тумана ничего не видно толком, а что различаю – наваждение, обман. Смело верчу педали, пока не падаю.

Вновь среди полей в бледно-сером море. Но я чуть выше всего, и потому различаю, как из пелены вздымается купол. Вновь качусь. Дорога возникает под колесом, как сама. Но озерцо пришлось обогнуть. Четыре раза шпиль терялся и пять раз отыскивался, но в стороне.

Пошли какие-то ограды. Снова на своих двоих, а железный конь на мне. А церковь близко.

И вот она! Я узнаю и не узнаю её, единственную в округе каменную, дожившую до моего века, затерянную в горбах полей. Однако дожила-то только колокольня. А тут… Кто и когда успел её восстановить? И вновь чудится – я посередь деревни. Вот только ограды за спиной… Колокольня и погост – всё, что осталось от села! Загадка!

Совершаю полукруг, насколько мне позволяет забор и бурьян. И подбираю перо. В моём мире заброшенная церковь – пристанище соколов, или как зовётся эта порода мелких пернатых хищников? Выбираюсь на ровность, оборачиваюсь туда, где федеральная трасса, подкидываю перо и всё так же вслепую качусь. Под закрытыми веками образ путеводного пера, кружащегося на ветрах. А что под колёсами – не ведаю, не задумываюсь и знать не желаю.

На асфальт трассы я не выехал, да и не смог бы ни в одном из миров. Но падаю в кювет большого тракта. Открыв глаза, выбираюсь и качусь уже по нему. Взобравшись на холм, различаю тени, как если бы великаны машут руками. Не удивляюсь, держу путь к мельницам. На их скрип. Глаза вновь закрыты. Так верней. А сны предупредят.

Это была ошибка, просчёт сознания. Мельничи – они бывают не только ветряничи, но и водяничи, а к последним полагается запруда…

В общем, я искупался, простирался и помыл велик. Сиганул с разгона по склону, через что-то страмплинил и бултыхнулся, немного не долетев до середины. Во всяком случае мне так мнится до сих пор. Испытав весь кайф осеннего заплыва при успешной, в общем, попытке не утопить свой транспорт, я каким-то образом вылез на берег, продрался через камыши и ивовые вицы. Где отжался и вновь был грязным от ила и глины. Где-то рядом по левую руку скрипело водяное колесо, а значит, была дамба.

Просить помощи у водяного посчитал опрометчивым, особенно после того как основательно взбаламутил его хозяйство. У чёрта тем паче. Потому на мельницу не ходил и обходил совсем мышкой. Возможно, эти двое и примут за своего… Шурале. Но скорее всего они сейчас или в карты-кости дуются, или бражничают. Третьему они будут рады и в том, и том случае, а вот буду ли рад я – вопрос с заранее известным ответом, сказки я знал. Следовало надеяться на свои силы. Однако, вот незадача, блуждать, закрыв глаза, больше не получалось. Во снах исполинская мельница высилась позади и справа. С её сиянием спорил Золотой котёл, но я и так знал, где дом, меня интересовало не куда, а как?

"Хватит бродить во снах?" – сказал сам себе я.

Из сна удобно уходить в навь, но никак не обратно в явь. За запрудой должен быть ручей, а тот выведет к тракту или реке, а там будет проще.

В балке было промозгло, насыщенно туманно и много ивы и репья. Но вдоль потока с великом на плече всяко было скорее, чем по верху, огибая отроги оврага.

 

Дороги так я и не нашёл, а с рекой не захотел встречаться. Заметив по склонам, что овраг уж очень круто пошёл навстречу с рекой, я весьма всполошился. Мы высокий берег. Путь вдоль реки мгновенно потерял прелесть. Ещё хуже, если на том конце водопад. И пока ещё не так высоко, я, обдирая руки и колени, штурмую склон. Бреду через хвойную поросль себе по грудь и всё одно оказываюсь на берегу. Ветер сносит тумана клочья, и я вижу, как река извивается серо-розовым змеем, как тонет, словно в вате, дубняк по ту сторону. И солнце таки решает выкатиться. Приветствую светило. Там вдали свето-червем мчится состав. Всё! Я знаю, куда и как мне надо.

 

Лечу предвестником рассвета по пустынной трассе, безлюдным улицам. Туман больше не помеха, он пятится, истончается под лучами осеннего, но солнца. Я спешу, рискуя собой, давлю на педали и забываю про существование тормозов. Даже по склону. Разве что перестал крутить колесо. Ветер студит меня, мокрого, до костей и потрохов.

 

Конечно, я простыл. И что наговорил вздорной особе – не запомнил. К больному мне она не придёт и не вспомнит. Со своими непродуманными сумасбродствами не побеспокоит.

 

Через день всё казалось бредом больного сна. И я забыл это приключение. Однако позже, проболевшись, в другое время я рассматривал старые довоенные карты и увидел название одной уже несуществующей деревни. Тотчас вспомнил и загорелся… Что и как там теперь? Сверил с картами и спутниковым снимком… И отложил до весны.

 

Дуб был на месте, только более древний. Всё, что осталось от поселения однофамильцев, куда с войны не вернулся ни один из мужчин. Я был дома, был мёртв.

Thanks photo

БЛАГОДАРНОСТЬ АВТОРУ

СПАСИБО!
Оставить отзыв:
Сумма благодарности автору
ФИЛЬТР:
ФОРМА:
ЖАНР:
КНИГА ПО НАСТРОЕНИЮ:
ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ:
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ:
В КНИГЕ ЕСТЬ:
ПЕРСОНАЖИ:
АНТИФИЛЬТР:
ФОРМА:
ЖАНР:
КНИГА ПО НАСТРОЕНИЮ:
ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ:
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ:
В КНИГЕ ЕСТЬ:
ПЕРСОНАЖИ:
Сумма пополнения
ПРИМЕНИТЬ
Сумма благодарности сайту
Название книги
Автор
100 руб.
Нашли ошибку?
Цветовая гамма
Выбор шрифта
Режим чтения
Нецензурная лексика
Оглавление
Нашли ошибку?