ГЛАВА 1. Отражения в лужах

Словно в зеркале страшной ночи

И беснуется и не хочет

Узнавать себя человек,

А по набережной легендарной

Приближался не календарный -

Настоящий Двадцатый Век.

А. Ахматова

16 апреля 1920.

Российская империя, Петроград.

Екатерина Михайловна Жемчугова.

В огромной луже перед Аничковым мостом отразился озирающийся молодой человек, прошедший тут секунду назад. Он вытащил кошелёк из корзины молодой девушки, глазевшей по сторонам, спрятал в полу своего пальто, обогнал жертву и даже приподнял кепи, желая ей "доброго утра". Можно было бы кинуться вперёд, за ним, предупредить ограбленную, вернуть украденное, но Катерина лишь ускорила шаг. А отражение тут же смылось, сбитое ногой спешащего прохожего. 

Блеклое солнце в проталинах серого мутного неба навевало тоску и уныние. Не улучшило настроение ни то, что впереди ждали два дня, свободных от службы, ни то, что весна потихоньку всё же вступала в свои права. 

Шагая по Невскому проспекту – главной магистрали столицы, Катя рассуждала о том, не попроситься ли ей обратно, на прежнее место работы – в ломбард на Литейном. Но мысль не успела оформиться в решение – девушка дошла до парадной конторы, за дверью которой монументально возвышалась Серафима Ивановна, главный архивариус и цербер всея конторы. Была она женщиной злобной, желчной, несчастной по сути своей; старой девой, верой и правдой служившей потомкам великого ювелира Фридриха Маберже уже сорок лет. 

– Вы сегодня вовремя, голубушка, – поджав тонкие бескровные губы, отвесила хмуро вместо приветствия. 

За пять минут до восьми утра каждый рабочий день Серафима Ивановна занимала свой пост в дверях, запоминая опоздавших, чтобы в последующем донести эту информацию начальнику – педантичному потомственному немцу Густаву Маберже, старшему внуку великого Фридриха. Чтобы запоминать всех нарушителей порядка, ей не требовались ни перо, ни бумага. Женщина обладала потрясающей памятью и феноменальной въедливостью, благодаря чему и стала неизменным и незаменимым архивариусом конторы. Она безошибочно помнила все изделия, вышедшие из-под рук умелых мастеров ювелирного дела, расходы материалов и фамилии поставщиков драгоценных камней. Все то, что скрупулёзно и подробно записывалось в специальные ведомости, книги и сводки, хранилось в голове Серафимы на протяжении всех её бездарно прожитых лет.

– Доброе утро, – поприветствовала Катя всех сослуживцев, проходя внутрь. 

В ювелирной конторе Фридриха Маберже девушка служила всего второй год. Вначале по протекции своего дядюшки была определена в ломбард, где принимала на оценку золотые и серебряные украшения, которые приносят под залог горожане, оказавшиеся в стеснённых финансовых условиях. Чаще всего это были совсем уж отчаявшиеся люди: вдовы, сдающие обручальные кольца, бедные девицы, закладывающие серьги, оставшиеся от родителей, студенты, несущие последнее, что можно заложить – бабушкину брошь или портсигар деда. По началу Катерине с её сердобольностью и жалостливостью было трудно, она искренне надеялась, что положение дел посетителей выправится, и они выкупят сданные вещи обратно. Но проходило время, практически никто не возвращался за кольцами, серьгами и серебряными подсвечниками. Девушка тоже стала спокойнее относиться к потоку скорби и печали, который проходил через её руки в течение рабочего дня, чужие беды уже почти не задевали душу. 

После полугода хорошей работы Катю повысили в должности до помощницы ювелира. В её обязанности входили сортировка изделий, передаваемых на лом, разбор изделий на составные части: золото шло на переплавку, драгоценные и полудрагоценные камни передавали в другой цех резчикам. 

А аккурат после Рождества Христова перевели Катю в главную контору на Невском проспекте. Теперь в её обязанности входило обслуживание покупателей, которые лично или через поверенных оформляли сделки по приобретению ювелирных изделий

Драгоценности Фридриха Маберже знали и любили в столице вот уже несколько десятков лет. Основатель фирмы Фридрих Маберже получил звание Поставщика двора Его Императорского Величества, право ставить личный именной оттиск на изделиях, выстроил разветвленную сеть ломбардов и магазинов, оставил потомкам – сыновьям и внукам, прибыльную деятельность. Под управлением сыновей контора расцветала, а некоторые мастера-ювелиры получили высочайшее право ставить свои именные оттиски-штампы рядом со штампом Ф.М. Внуки Карла тоже не посрамили великую фамилию и неоднократно радовали семью императора изделиями своих мастеров и подмастерий. 

Работа с ювелирными украшениями Кате нравилась, но омрачали настроение сами клиенты – в большинстве своем дворяне, зажиточные горожане и богатые иностранцы или их доверенные лица, обращающиеся со служащими конторы высокомерно. Куда милее и ближе Кате были те простолюдины, которые захаживали к ней на Литейном.

Отработав половину рабочего дня и получив высочайшее одобрение Серафимы отправиться на перерыв, Катя вышла из конторы, прихватив с собой собранный дома обед, и, обогнув здание, оказалась на перпендикулярной улице, где в довольно-таки грязной и темной подворотне на первом этаже находился ещё один ломбард. Там трудилась подруга Катерины – Софья.

– Ты сумела вырваться из лап старого цербера? – со смешком поприветствовала подругу Софья.

– Да, она сегодня вцепилась в Марию. Меня миновала чаша яда.

Софья была не понаслышке знакома с характером Серафимы Ивановны и искренне сочувствовала подруге.

Девушки тем временем расположились за столом в подсобном помещении ломбарда, разложили свою нехитрую снедь и принялись за обед.

– Представляешь, – вспомнила Софья, – мне вчера принёс один прохиндей золотое кольцо, обручальное, женское, с гравировкой по внутреннему ободу. А лицо у него самого вороватое, хитрое, узкое, как у ласки, и глаза бегают. Я ему говорю: чье кольцо? Украл, поди? А он мне: помилуйте, как можно, жены-покойницы, – перекривляла Софья посетителя. – А Сергей Владимирович тут как тут, приказал взять и сразу сдать в металл. Не придёт этот прохиндей его назад выкупать. Думаю, что краденое колечко, – девушка замолчала, понимающе молчала и Катерина. Она с таким тоже сталкивалась не раз и не два, но брала с рук у клиентов по указу начальника явно ворованное, не докладывая жандармам.

– А что, приметное кольцо?

– Нет, только гравировка искусно сделана. Дорогое кольцо, не поскупился муж на подарок.

– А покажи для интереса, – попросила Катя от скуки, сама не ожидая, к чему приведет её любопытство.

Софья сбегала в подсобку и принесла оттуда коробку с товаром: золотое кольцо и тонкий серебряный браслет. Кольцо было действительно обыкновенным: жёлтого золота широкий ободок, а что до гравировки, то Катя не успела её оценить. Только взглянув в гладкую поверхность кольца, увидела страшное видение: занесённый над жертвой нож и тёмную фигуру. Отложив от себя украшение, Катя сглотнула и попыталась принять невозмутимый вид. 

Свой магический дар она не афишировала, благодаря чему ей удалось избежать обязательного магического обучения и внесения в реестр магов. То, что она по отражениям в гладких глянцевых поверхностях может считывать события прошлого разной давности, знала только мама. Даже отец считал, что дочь обделена магией, и очень сокрушался по этому поводу. 

После того как во время мировой войны на полях сражений стала вспыхивать в людях магия, обладатели дара ценились властями, независимо от титулов и происхождения. Проснувшаяся в населении сила помогла Российской империи победить в жестокой войне и выйти на лидирующие позиции в мировом политическом устройстве. 

За последующие мирные года носители дара тщательно изучались и обучались. Но все равно до конца магия не была исследована и приручена.

Наиболее распространенными видами магии были целительская у женщин и боевая у мужчин. Правда некоторые только и могли, что прыщи лечить или врага кусать мелкими разрядами тока. Но и этим людям старались найти применение.

 Решение молчать о приобретении своего редкого дара и не развивать его Катя приняла после того, как на войне погибла её кузина. Лиззи была целителем, слабеньким, с едва теплящимся огоньком дара. Выгорела она быстро, буквально за два месяца, что оставило в душе Кати неизгладимый след. Её отрицание магии достигло апогея, когда соседскую девочку двенадцати лет принудительно забрали в интернат для одарённых детей, потому что в ней проявился сильный дар чтения мыслей через прикосновения. Дар, безусловно, надо было развивать, чтобы сама носительница не погибла по глупости, но Катина тонкая душевная организация противилась силовому изъятию ребёнка от матери с отцом. Институт для сильных магов был сродни тюрьме, куда не допускались посторонние, встречи с родителями разрешались один раз в месяц, а после окончания интерната маги обязаны были всю жизнь трудиться на благо родины.

Поэтому когда впервые в шестнадцатилетнем возрасте Катя, заглянув в зеркало в прихожей, увидела, что молочник, приносивший им молоко дважды в неделю, украл кошель из отцовского пальто, она испугалась и промолчала. До того её разум был скован страхом быть отправленной в интернат. 

В последующем девушка вынуждена была открыться матери, но они обе решили хранить тайну активного дара в строжайшей тайне.

Натыкаясь по жизни то там, то здесь на разные отражения, со временем Катерина научилась не реагировать на проявления своего дара за исключением очень ярких видений. Таких, как в этом кольце.

***

18 апреля 1920 года.

Лев Георгиевич Юрьевский.

Лев Георгиевич сразу понял, что задержится надолго. И обед, приготовленный пухлыми ручками молоденькой соседки, ему теперь не светит. Да и не только обед. Тут ужин бы не пропустить.

Вызвали его по делу особой срочности и страшности, как сказал жандарм. И надо же – не преувеличил. Картина, представшая взору сыщика сыскного ведомства, ужасала. Обычный человек после такого натюрморта даже думать о еде не смог бы, а для Льва Георгиевича истерзанная женщина на полу была просто “телом” и досадным препятствием между ним и кухаркой, исправно угощающей следователя обедом. 

Убийца снял кожу с жертвы, оголив мышцы, и кое-где срезал мясо до кости. Особая жестокость граничила с профессиональностью мясника. 

Лев Георгиевич много повидал в своей жизни и мог поклясться, что преступник умеет обращаться с холодным оружием и теперь где-то носит с собой несколько килограмм свежесрезанного эпидермиса. Не мог же он проделать столько работы зря. 

– Это сатанисты! – выдал Иван Путилин – друг и напарник Льва Георгиевича, тоже сыщик, но молодой, зелёный. Тощий парень с серыми глазами, жиденькими волосами под фуражкой и модными усиками. 

Ванька рылся в шкафу, и реплика его будто бы выпала из полок. Напарник был человеком начитанным и разносторонне развитым. Настолько прогрессивным, что Лев Георгиевич даже немного опасался, как бы его не забрала тайная полиция. Путилин любил орать лозунги за свободу и равноправие даже не выпив. Он вообще не пил, что уже было тревожным звоночком. Ну какой нормальный русский откажется в праздник пригубить?! Не будем тыкать в Путилина пальцем. Иван между тем переключился на кровать, перевернул старый дырявый, полосатый матрас и многозначительно добавил: – Я читал, что они так своего Диалова вызывают.

– Не думаю, – Лев Георгиевич присел рядом с трупом и, не снимая перчаток, коснулся окоченевшего запястья девушки. Если на жертве и была метка Министерства Особых Сил, убийца унес её с собой. – Были бы рисунки и письмена соответствующие. Они же делают это для известности. А тут явно хотели скрыть преступление, но не успели. Да и не станут они благородную резать. 

– Так может, она – продажная девица! В этом доме только таким комнаты сдают. Не угодила клиенту, он её и чикнул, – выдвинул теорию усатый жандарм, подпирающий косяк двери. Именно этот представитель закона вызвал сыщиков на помощь.

 О преступлении сообщила хозяйка наёмных комнат – женщина лет сорока. Даму еще предстояло допросить. И её, и всех обитателей трехэтажного деревянного дома в Столярном переулке.

Юрьевский осторожно поправил остатки волос на голове жертвы. Поморщился от запаха. Тело обнаружили утром, прошло всего несколько часов после убийства, но аромат крови уже чадил и разъедал глаза. Вонь смерти – самый противный запах на свете. Это Юрьевский помнил ещё с войны.

Лев Георгиевич Юрьевский был очень высокого роста человек средних лет с довольно грубыми чертами лица. Самым выделяющимся моментом в нём являлся нос, размеров просто невероятных.

При желании сыщик мог унюхать, как пригорают свежие пироги в пекарне за углом его казенной квартиры. А легкие женские ароматы вообще определял закрытыми глазами, имея возможность составить портрет любой дамы по одному шлейфу, оставленному её парфюмом.

В остальном Лев Георгиевич являлся мужчиной совершенно непримечательным, особенно когда надевал свой твидовый костюм и котелок, вышедший из моды. За новыми веяниями моды он совершенно не следил и даже пренебрегал возможностью следовать общим тенденциям.

Короткие волосы всегда зачесывал на левый пробор, усы и растительность на лице тщательно брил, оставляя лишь бакенбарды. 

Тем не менее прямая осанка, чёткий шаг, всегда поднятая голова и  уверенный взгляд – остатки армейской выправки выдавали в нём бывшего офицера, а китель сыскного ведомства ему безусловно шёл, подчеркивая стать, благородные черты лица и выгодно оттеняя синие глаза.

Ванька скривился, когда Лев Георгиевич перевернул тело на живот. С негромким стуком ладонь мертвой девушки упала в сгусток засохшей крови. Спина тоже была изуродована, и ничего нового Лев Георгевич не увидел. 

“Только зря запачкался”, – мелькнуло в голове.

Сыщик потер капельку крови на манжете и ровным тоном сказал:

– Дворянка она. Кость тонкая, кожа бледная. Вот руки какие ухоженные и дыры от сережек в ушах, – проверил количество ножевых насечек на спине. – И потрудитесь застегнуть китель, – бросил недовольно жандарму, который после его действий начал молитву и даже перекрестился. 

Нечеткие края кровавых луж на полу, множество следов и размазанные полосы, раскрывавшиеся словно веер по полу, переходили в цепочки уменьшающихся брызг. Красные точки почти на всех поверхностях комнаты. Резать должны были наживую и долго. Почему никто не помог ей? Жертва не кричала?

– И что самое удивительное, – следователь надавил пальцем на особенное толстую лужу. – Кровь будто давным-давно свернулась и засохла. И не осталось следов убийцы. Он же не летал! Всего один размытый отпечаток носка обуви без четкого рисунка.

– Может, Вы и правы… – Иван Путилин, пока Лев Гергиевич осматривал тело, сползал под кровать и вернулся оттуда с маленьким серебряным зеркальцем. – Ценные вещи разбросала дамочка.

Вещица была действительно ценная. Тонкий узор кружевных цветов украшал ободок зеркала, а на задней панели красовался ювелирный штамп. 

– “ФМ” какой-то! Закатился к стене под кроватью. Выпал, когда жертва сопротивлялась, – Иван улыбнулся щербатой, довольной улыбкой. В их ведомстве Лев Георгиевич был лучшим сыщиком, и Путилину стало приятно обнаружить улику быстрее напарника.

Но Лев Георгиевич перехватил зеркальце двумя пальцами и нахмурился:

– Вот странно, почему остальных вещей нет, а эту оставили. Может и не её вовсе? “ФМ” – это Фридрих Маберже, лучший ювелир города. Не знал?

Напарник покачал головой. На жалование сыскного ведомства по ювелирам особенно не походишь.

– Проверь, не пропадали ли ночью благородные девушки. Слишком не похожа она на обычную горожанку, – сказал Ивану, пряча зеркальце в платок. – Такую девушку должны были хватиться.

Жертва при жизни явно была хороша собой: светлые волосы, большие глаза, брови вразлёт. Не продажная, не нищая, может, психическая, да кто же теперь скажет наверняка.

Осмотр больше ничего не дал. Окна еще не отмолили после зимы. Снег только недавно сошел, по Неве всё ещё плавали льдины. Не удивительно, что хозяйка комнат не разрешала открывать створки окон. Шкафы пусты, а матрас даже не запачкан кровью. Что при таком способе убийства невозможно.

– Получается, убийца зверствовал над жертвой на полу, завернул все её вещи в покрывало с кровати и вынес до появления хозяйки, нашедшей тело. – Лев Георгиевич бросил взгляд на чадящую керосиновую лампу. Стол и перевернутый стул рядом. Больше ничего в комнате не было. Вытащил носовой платок и приложил к полустертому следу на полу. Платок был меньше нечеткого отпечатка. Но следователь затребовал чернила и терпеливо перерисовал след. 

После снял перчатки и, вывернув внутрь, спрятал их в карман. 

В соседней комнате ждала хозяйка комнат. Она куталась в вязаную шаль и ежесекундно вытирала платком испуганные глаза без единой слезинки.

– И вы не помните, как девушка попала в дом? – уточнил Лев Георгиевич у женщины.

– Нет, может ночью прокрались. 

– Вы не запираете двери?

– Они могли выкрасть ключ.

– Они?

– Она и… убийца. Я не знаю, кто она и откуда! 

И Лев Георгиевич кивнул. Женщина говорила правду. Когда человек врет, он распространяет вокруг себя запах страха и неуверенности. Это очень легко почувствовать, если знаешь как пахнет правда и как воняет ложь. Лев знал.

– Как вы обнаружили девушку?

– Я услышала, как кто-то ходит сверху. А ведь комнату ту не сдавала. И решила проверить. Может кто-то из гостей двери перепутал. Там недавно случай был…

– Что?

– Клиент девку побил. Пришлось везти в больницу.

– Вы сдаете комнаты проституткам?

– Нет, ну что вы, господин следователь, как можно! – И Лев Георгиевич поморщился от аромата вранья. – В той комнате недавно одна повесилась. Нехорошая комната. Не буду сдавать ее, – тихо добавила хозяйка доходных комнат, уже понимая, что в её доме происходит слишком много смертей.

– Подробнее, – настоял Лев Георгиевич.

– Бедная девка, безродная, – махнула рукой женщина. И тут же исправилась. – На вид очень приличная девушка. Жандармы сказали: сама. Я ни при чём.

– Верю, – мужчина обреченно вздохнул.

Часы на тонкой цепочке показывали пол часа до полудня. А ему еще опросить весь дом, найти таинственного “ФМ”, проверить избитую проститутку и самоубийцу.

Очень невесёлым обещался быть воскресный выходной обычного сыщика Льва Георгиевича Юрьевского – дознавателя сыскного ведомства Петрограда. 

На дворе таял апрель 1920 года. В квартире на Кожевенной линии остывало тело прекрасной незнакомки.